Портреты. Михаил Иосифович Черкасский

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ своей бедности. И чем больше он богатеет, тем беднее становится в прошлом – отбирает у бедняги последние крохи. Таким-то вот образом тридцать лет спустя Хемингуэй довел себя до пары луковиц в день. Что однако не мешало ему быть полноценным мужчиной.

      Он был демократ, но особый. Для богача он был очень демократичен, для демократа – слишком богат. Когда Томаса Хадсона ранили (разумеется, в пах), и он начал приказывать себе выжить, потому что никто никогда не напишет лучших картин о море – такие мысли роятся в его голове: «…и ты можешь это усилие осуществить. Мы не люмпен-пролетарии какие-нибудь, мы – самый цвет, и то, что мы делаем, мы делаем не за плату». Странно, он ведь сам говорит, что его картины покупаются хорошо.

      Долгие годы нас оберегали от фактов. Даже самоубийство Хемингуэя старательно замалчивалось, преподносилось как преступная небрежность с ружьем. Еще бы, так же, как кошки, это не вязалось с устоявшимся и насаждаемым образом. Но Хемингуэй не послушался своих почитателей. Он вообще, как выяснилось позднее, вел себя порой не совсем понятно.

      Первые воспоминания показали нам папу каким-то незнакомым, шумливым, чрезмерно общительным, болтливым и – что самое неожиданное – отнюдь не трагичным. Но мы знали: во-первых, писатель и его герои вовсе не близнецы-братья, во-вторых, все зависит от того, к т о вспоминает. Даже Леонид Андреев в мемуарах Горького был писатель, почти как Толстой. А когда сам Алексей Максимович попадал в такой переплет, то становился… нет, имен называть мы не станем – читайте сами. И все же есть четыре, как теперь говорят на западе, великие книги, которым можно вполне доверять. Это «Зеленые холмы Африки», «Опасное лето», «Острова в океане» и «Хемингуэй» Грибанова.

      «Даже доброжелатели Хемингуэя, – писал Кашкин, – такие, как итальянский прогрессивный писатель Итало Кальвино, признавая, скольким они обязаны ему, вынуждены признать и «предел возможностей Хемингуэя», ограниченность, а кое в чем и ошибочность его мировоззрения и жизненной философии, которую Кальвино определяет как «жестокую философию туриста». Временами возникающие волны безнадежного пессимизма, грубость и холодок отчужденности, растворенность в беспощадно жестоком жизненном опыте – все это порождает в Кальвино «недоверие, а порой и отвращение».

      Все правильно. И все же не турист. Он не парил над землей, но и рептильно не стлался по ней. Величаво и гордо одолел свой путь. Наделенный всей суммой положительных, а порой и отрицательных качеств, трудолюбивый и доступный, веселый и доброжелательный, честный и простой, был он то, что называется хороший человек. Но хороший человек и большой человек – это, извините, две большие разницы.

      Шел он по жизни не пророком пушкинским и глаголом сердца не жег. А как майковский путник: «Благославляю вас, леса, долины, нивы, рощи, горы». А может, как Огарев: «Напиваясь влагой кроткой, напиваяся вином, напиваясь СКАЧАТЬ