Скуки не было. Бенедикт Михайлович Сарнов

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ лгать – нельзя

      И трусом быть – нельзя.

      Стихотворение это я знал с тех самых пор, как оно было написано (то есть года – примерно – с 1957-го). И в разное время читал – и понимал – его по-разному. В искренности автора не сомневался никогда, но поначалу воспринял его как проявление некоторой партийной туполобости. Потом – позже – как некий вызов партии трусов и лжецов, в которую она (по мысли автора – не вдруг, не сразу) превратилась. А совсем недавно наткнулся на такое замечание:

      Когда в 1958 вышла «Память» Слуцкого, я сказал: как-то отнесется критика? Г. Ратгауз ответил: пригонит к стандарту, процитирует "Как меня принимали в партию" и поставит в ряд. Так и случилось, кроме одного: за 20 лет критики именно "Как меня принимали в партию" ("… Где лгать нельзя и трусом быть нельзя") не цитировалось почти ни разу и не включалось в переиздания вовсе ни разу. (Был один случай, сказал мне Болдырев, но точно не вспомнил). Для меня это была самая меткая пощечина, которую партия дала самой себе.

(М. Гаспаров. Записи и выписки. (М. 2000 г., стр. 248).

      "Пощечина", которую "партия дала самой себе", по мысли автора этой «Записи», заключалась в том, что стихотворение, однажды опубликованное, никогда больше не перепечатывалось. Поняли, значит, что к чему.

      В общем, это верно. С той небольшой, но существенной поправкой, что поставить Слуцкого "в ряд" ОНИ все-таки не смогли. Вернее, – не захотели. На протяжении всей своей жизни в литературе он оставался для НИХ чужим. Несмотря на то, что был (сознавал, чувствовал себя) коммунистом. То есть как раз не «несмотря», а именно вот поэтому. Коммунисты им в то время были уже не нужны. Нужны были – члены партии.

      А драма Слуцкого состояла в том, что, сознавая себя коммунистом, – то есть принадлежащим к той партии "где лгать нельзя и трусом быть нельзя", – на самом деле состоял он совсем в другой партии: той, в которой можно было оставаться лишь совершая обратное: постоянно, чуть ли не ежедневно лгать и трусить, трусить и лгать.

      Это противоречие не могло не разрешиться взрывом. И взрыв произошел.

      «Этот случай во мне живет…»

      Вот как он сам сказал об этом взрыве, разрушившем самую основу его жизни и в конце концов – взрывной волной – уничтожившем его самого:

      Где-то струсил. Когда – не помню.

      Этот случай во мне живет.

      А в Японии, на Ниппоне,

      в этом случае бьют в живот.

      Бьют в себя мечами короткими,

      проявляя покорность судьбе,

      не прощают, что были робкими,

      никому. Даже себе.

      Где-то струсил. И этот случай,

      как его там ни назови,

      солью самою злой, колючей

      оседает в моей крови.

      Солит мысли мои, поступки,

      вместе, рядом ест и пьет,

      и подрагивает, и постукивает,

      и покоя мне не даёт.

      Это – не поза, не поэтическая метафора. Тут всё – правда. Всё – кроме, разве, одной строчки. Даже не строчки – полустрочия: "Когда – не помню".

      Он прекрасно помнил, где и когда имел место "этот случай", перевернувший всю его жизнь. СКАЧАТЬ