Исповедь «иностранного агента». Как я строил гражданское общество. Игорь Евгеньевич Кокарев

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ отношение к модернизму, к безмелодийной музыке, равно как и к попмузыке, ибо это претило его собственному мелодийному дару. И в этом смысле он был абсолютно искренен, когда защищал музыкальные традиции.

      На Шестом, кажется, съезде Союза композиторов случится этот скандал с советским авангардом. Мы с Наташей и тогда присутствовали на его докладе. Во времена перестройки раскритикованных композиторов назовут «хренниковской семеркой». А что было в докладе? На каком – то западном фестивале современную советскую музыку официально представили без согласия Союза композиторов композиторы-авангардисты Денисов, Губайдулина, Артемов и еще какие – то незнакомые мне имена. И что? Надо было промолчать? Секретариат дал свою негативную оценку даже не музыке, а поступку. Никаких оргвыводов не последовало. Но в годы перестройки этот доклад сравнят со ждановской статьей 48-го года. Что по своей сути будет похоже на запоздалое сведение счетов. Не знаю, это не Высоцкий, за которого можно и пасть порвать. Мне тоже не всякая музыка нравится…

      Вот в этом доме, в кругу этих замечательных людей пройдут тридцать лет жизни. Впереди будет еще одна, третья жизнь, но эта останется со мной навсегда, как родное гнездо для перелетной птицы. Может быть, мне бы жить среди Высоцкого, Галича, Сахарова, Солженицына, Гроссмана, Горбаневской, ибо так устроены мои мозги. Но с диссидентским кругом мне сойтись не выпало. Если не считать Мишу Мейлаха, дружившего с Бродским.

      Сын профессора пушкиноведа Бориса Соломоновича, с которым всю жизнь дружила Клара, Миша бывал у нас, когда приезжал из Ленинграда, где писал диссертацию про трубадуров средневековья. Он выглядел вызывающе, с длинными волосами, в длинном до пят пальто, всегда неразговорчивый и как бы стеснительный. Чувствовалось, что он пребывает во внутренней эмиграции. Вскоре он исчезнет, и только спустя много лет я узнаю, что Миша попал в лагеря на семь лет за хранение диссидентской литературы.

      В душе я ему завидовал. Другой вопрос, хватило бы у меня смелости и отчаяния, чтобы вот так демонстративно порвать с системой, отказаться от благополучной жизни. Нет? Тогда сиди с фигой в кармане и покуривай «в отдушину чужой души», как написал когда-то другой диссидент, друг моей юности Леня Мак. А собственно, почему тихо? Да, я не кричал о своем несогласии, не клеймил кого надо, но и не «курил в отдушину», а вполне публично и искренне улучшал социализм. Разве не с мишиным же отцом мы в Союзе кинематографистов проводили первую за тридцать лет социологическую конференцию? Лезть на рожон, да, я не хотел. Ходил по краю дозволенного, но обречь себя на то, через что прошли они? Тюрьмы, лагеря, публичное осуждение? Совесть от меня этого, по крайней мере, не требовала.

      Идеология хотя и дряхлела, но оставалась основой и школы, и массовой советской культуры. Страной по-прежнему управляла «совесть и честь нашей эпохи», и отступление от догматов социализма и программ партии СКАЧАТЬ