– Спасибо, – он крепко сжал мою ладонь. Обнял за плечи и чмокнул в щеку. Его поцелуи были не влажным обслюнявливанием – как будто птенчик клюнул.
В последнее время мы не часто пользовались мастерской – рабочие столы и табуретки обросли слоями пыли. Я с ведром сходила в котельную, набрала воду и принялась за уборку. Рамон пытался помогать мне, но больше мешал – я цыкнула на него и попросила не путаться под ногами.
Он расстелил на одном из столов ветошь и принялся разбирать и чистить пистолеты. Я закончила с уборкой, включила наждак, и начала затачивать свой арматурный штырь. Потом обернула незаточенный конец изолентой – многократно, так, что получилась удобная рукоятка.
Я закончила свои труды, а Рамон еще возилась с пистолетами. Он напевал – сперва себе под нос, потом, когда я выключила наждак, запел в полный голос. Пел он на неизвестном мне языке, напоминавшем клекот хищных птиц. У него был красивый голос с достаточно большим диапазоном – от низких нот он внезапно взбирался к верхам, потом, повинуясь прихотям мелодии, вновь устремлялся вниз – словно сорвавшийся с горы альпинист.
В эти минуты я пожалела, что не умею рисовать так, как моя мама, и не могу запечатлеть, заморозить на бумаге всю эту экспрессию, все эти резкие крещендо. Я пожалела, что не могу вырезать из дерева, как мой брат, и не могу увековечить песню Рамона в виде статуи. Что не могу материализовать эти звуки, сделать их вещественными.
Рамон закончил возиться с оружием, протянул мне один из пистолетов – тот, из которого я расстреливала теней в доме на пустыре. И коробку тааринских патронов.
– Пойдем по домам? – предложил он. – Надо подготовиться к завтрашнему дню.
– Иди, я побуду еще здесь, – ответила я. Рамон пожал плечами и пошел к выходу. Я крикнула ему вслед. – Рамон! Подожди!
Он остановился, повернулся ко мне.
– По поводу вчерашнего… – я обхватила себя правой рукой за левое предплечье, сдавила пальцами не успевшие зажить раны. – Извини…
– Брось это… Перестань… – опять этот его радиоактивный, лазерный взгляд, проникающий в самое мое нутро. – Бывает… Я все понимаю… Да и сам я не святой.
Я повисла на его шее, нашла своим ртом его губы. Целовались, пока не закончился воздух в легких – в такие минуты я забывала, что надо дышать.
– Мир? – спросила я.
– Мир, – улыбнулся Рамон.
– Честно? На мизинчиках? – я не улыбалась. Я была абсолютно серьезна.
– Честно. На мизинчиках, – наши изогнутые крючками пальцы сцепились – мой старый бывалый мизинец и его новенький, выросший за время нашего знакомства до нормальных размеров.
Я хотела уйти с ним, вцепившись моей внезапно взмокшей ладонью в его сухую, словно бумажную на ощупь. Я хотела остаться одна – думать, думать, думать. Мне многое нужно было обдумать.
Когда он ушел, я сидела в темноте мастерской, крутила в руках свой арматурный СКАЧАТЬ