«Закат Европы» Освальда Шпенглера и литературный процесс 1920–1930-х гг. Поэтология фаустовской культуры. А. А. Степанова

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ что ты открыто возмутился.

      Желаешь ли постичь ты вражьи планы?

      Ну, нападай же, и его принудь

      Молчание прервать, из-под охраны

      Своей уйти и молвить что-нибудь [52].

      В отличие от предыдущих трактовок фаустовской темы, предполагающих противостояние божественного и дьявольского начал, в поэме Ленау Мефистофель – единственный представитель потустороннего мира. Мотивы божественного равнодушия и невмешательства в судьбы мира, богооставленности человека провоцируют двойственность восприятия образа Мефистофеля. Как справедливо отмечает И. Румянцева, «в поэме Ленау деятельным оказывается только зло, поскольку Бог себя никак не проявляет <…> Именно его невмешательство в жизнь сотворенного им мира рассматривается как зло. В таких условиях дьявол – единственная деятельная сила. Он преобразует свою традиционную функцию отрицания и разрушения в функцию созидания – так, как он его понимает, <…> он созидает собственный мир» [53, с. 16].

      В процессе осмысления Николаусом Ленау проблемы познания терпит крах и концепция индивидуализма. Желание Фауста постичь тайну жизни обусловлено, скорее, не свойственной ученому жаждой знания как такового, а гордыней – невозможностью для героя признать себя творением Божиим и стремлением к всеобъемлющему самоутверждению и самовозвеличиванию собственного «Я» как отдельного мира, которому в мироздании должно быть определено особое место:

      Ich will mich immer als mich selber fühlen;

      Nicht soll aus meinem festen Mauerring

      Die heilige Meereswoge fort mich spülen

      Wie Tau, der leicht am Ufergrase hing…

      Behaupten will ich fest mein starres Ich,

      Mir selbst genug und unerschütterlich,

      Niemandem hörig mehr und untertan,

      Verfolg ich in mich einwärts meine Bahn (525,598)

      Хочу я быть всегда самим собою,

      Я лучше примирюсь с моей тюрьмою,

      Чем в море Божьем сгину как росинка,

      Дрожавшая у брега на былинке…

      Хочу лишь утверждать лишь Я одно.

      Всегда довлеть себе должно оно.

      Я никому не подчинен отныне,

      Свой путь найду я в мировой пустыне [52].

      Таким образом, как справедливо отмечает И. Румянцева, конфликт ученого как следствие его стремления постичь законы мироздания Ленау превращает в конфликт отпавшей от Бога личности, не вписавшейся в картину мира [53, с. 12].

      Обостренный до предела индивидуализм, являющий ключевую характеристику образа Фауста, активизирует в душе героя богоборческое начало: осознавши тщетность своих притязаний как ученого («И жребий обезьяний и пустой, / Ученого я жребий проклинаю!»), Фауст отрекается от Бога и обращает свои вопросы к природе. Но и природа не дает надежды познанию, пробуждая в душе героя состояние, «когда тоска готова ненавистью стать». В отчаянии Фауст объявляет Богу войну, заведомо обрекая себя на смерть:

      Wenn Er der Angeschaute ist Und

      Aug und Licht zu gleicher Frist,

      So sieht doch nur Er selber sich

      In meinem Haus, nicht aber ich.

      Verworrne Demut ist das Beten;

      Ich will Ihm gegenübertreten….

      Bin ich unsterblich oder bin ichs nicht?

      Bin ichs, so will ich einst aus meinem Ringe

      Erobernd in die Welt die Arme breiten

      Und für mein Reich mit allen Mächten streiten,

      Bis ich die Götterkron aufs Haupt mir schwinge! (524, 598).

      Коль бог – объект для созерцанья,

      И вместе свет, и вместе глаз,

      То существует в мирозданьи

      Лишь для себя, а не для нас.

      Смиренье глупое – СКАЧАТЬ