«Закат Европы» Освальда Шпенглера и литературный процесс 1920–1930-х гг. Поэтология фаустовской культуры. А. А. Степанова

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ Христом, с природой ли всегда меня

      Кольцом железным обовьет змея.

      Задумаю ль идти путями бога,

      Хоть пусть и в рай ведет его дорога,

      Я буду только глупым башмаком.

      Нагой, Христом наполнен и влеком, —

      Сосуд лишь благодати, а природа

      Меня употребит лишь для прохода,

      Момент ничтожный в жизни видовой,

      Без цели собственной, без смысла, права.

      Мгновения пройдут. И образ мой

      Исчезнет без следа, как глупая забава [52].

      Тотальный нигилизм как метафора фаустовского сознания служит причиной неизбежной физической и духовной гибели героя, который не может быть ни оправдан, ни спасен, – в трактовке Ленау Фауст обречен изначально. Единственную возможность обретения абсолютной свободы и спасения Фауст видит в самоубийстве, но и эту иллюзию развенчивает Мефистофель в своем заключительном монологе:

      Du töricht Kind, das sich gerettet glaubt,

      Weils nun mit einmal sein geängstet Haupt

      Dem Alten meint zu stecken in den Schoß

      Und ihm den Knäul zu schieben in die Brust,

      Den's frech geschürzt, zu lösen nicht gewußt.

      Er wird nicht Mein und Dein mit dir vermischen,

      Das tote Glück dir wieder aufzufrischen.

      Du warst von der Versöhnung nie so weit,

      Als da du wolltest mit der fieberheißen

      Verzweiflungsglut vertilgen allen Streit,

      Dich, Welt, und Gott in eins zusammenschweißen.

      Da bist du in die Arme mir gesprungen,

      Nun hab ich dich und halte dich umschlungen! (633-34).

      Ты, глупое дитя, спастись хотел,

      Головку спрятав на груди у Бога,

      И узел, что распутать не сумел,

      За пазуху ему засунуть? Нет,

      Не будет он поддерживать твой бред

      И счастья не вернет тебе. Ни разу

      Ты дальше от спасенья не бывал,

      Как в миг, когда затеял сразу

      Покончить все и в кучу все смешал.

      Тогда в объятья прыгнул ты ко мне

      И стал добычей верной Сатане [52].

      Здесь примечательно то, что впервые с момента возникновения легенды о Фаусте произведение заканчивается словами Мефистофеля (а не автора, как обычно), который подводит итог духовным скитаниям Фауста. Такой финал символически подчеркивает безысходность и трагизм ситуации – в решении проблемы познания и смысла человеческого бытия последнее слово остается за силами зла. Устремления Фауста упираются в волю Мефистофеля, которой герой оказывается всецело подчинен, что позволяет исследователям усматривать в образе Фауста реализацию метафорического комплекса «человека-марионетки», который существует в мире тотальной предопределенности, отнимающей возможность свободного деяния. «Свободная человеческая воля превращается в бесконечное и бесцельное стремление, а результатом ее деятельности становятся страдания и смерть» [53, с. 19].

      Таким образом, Ленау разрушает гуманистическую концепцию и пантеистическую философию Гете. Его «Фауст» – апофеоз неверия ни в возможность духовного развития человечества, ни в силу человеческой индивидуальности, ни в возможность самопознания:

      Indem ich schwindelnd, strauchelnd fort mich quäle

      Zwischen dem dunkeln Abgrund meiner Seele

      Und dieser Welt verschloßner Felsenwand (520)

      В мученьях я бреду своей дорогой

      Между стеной – вселенной мрачно строгой,

      И черной бездной – собственной душой [52].

      Этот всеобъемлющий пессимизм художественной философии автора, свидетельствующий об исчерпанности и романтического СКАЧАТЬ