«Закат Европы» Освальда Шпенглера и литературный процесс 1920–1930-х гг. Поэтология фаустовской культуры. А. А. Степанова

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ например, сцена полета Фауста на хвосте дьявола:

      Доктор Фауст, ну смелее,

      Там нам будет веселее. —

      Где же мост? – Какой тут мост,

      На вот – сядь ко мне на хвост [58, с. 305],

      а также тема восстановления социальной справедливости в «Набросках к замыслу о Фаусте»:

      Что горит во мгле?

      Что кипит в котле? —

      – Фауст, ха-ха-ха,

      Посмотри – уха,

      Погляди – цари.

      О, вари, вари!.. [58, с. 306].

      В то же время, бесспорно, верной является мысль об оригинальности пушкинской трактовки «вечного образа», впервые получившего реалистическое осмысление и вобравшего в себя типологические черты русского литературного характера.

      Так, истоком внутренней конфликтности образа Фауста у Пушкина является, как это ни парадоксально звучит, отсутствие каких бы то ни было противоречий. В отличие от европейской трактовки образа Фауста, явленного как символа человеческих дерзаний, в его русской модификации заложена идея бесцельности и бездеятельности человеческого существования, лишенного каких-либо устремлений и вызванного состоянием опустошающей разочарованности в своих прошлых порывах. Русскому Фаусту чужда жажда вечного познания или мысль о власти над миром. Его основной мотив – «Мне скучно, бес» [59, с. 283], и основная цель – рассеять скуку, для чего, собственно, и был вызван Мефистофель:

      Но, помнится, тогда со скуки,

      Как арлекина, из огня

      Ты вызвал наконец меня [59, с. 284].

      М. Эпштейн отмечает, что деятельному порыву гетевского Фауста Пушкин противопоставляет образ «всеразрушительной скуки», который исследователь связывает с разным восприятием героями времени и вечности: «Труд есть приятие и оправдание всего разумного в здешнем, преходящем, посюсторонним, тогда как скука есть ощущение бессмысленности и напрасности всего конечного, притом, что и конечное, вечное тоже недостижимо. Труд смиряется с необходимостью времени, постигает постепенность усилия, тогда как скука испытывает лишь томление постепенности и находит усладу в разрушении всех конечных вещей» [45, с. 70]. Отсюда, по мысли исследователя, и разное поведение героев Гете и Пушкина на берегу моря – один требует у Мефистофеля возвести плотину, другой – потопить корабль. Отсюда же, добавим, – и развитие подхваченного Пушкиным у Гете мотива проигранной жизни в «Набросках…», где сцена игры в карты Фауста со смертью олицетворяет русскую народную забаву, рассеивающую жизненную скуку:

      Ведь мы играем не из денег,

      А только б вечность проводить!..

      – Вот доктор Фауст, наш приятель —

      – Живой! – Он жив, да наш давно —

      Сегодня ль, завтра ль – все равно…

      Вы знаете, всегда я другу

      Готова оказать услугу…

      Я дамой… – Крой! – Я бью тузом…

      – Позвольте, козырь. – Ну, пойдем… [58, с. 307].

      Образ «всеразрушительной СКАЧАТЬ