Русская литературная критика конца XIX – начала XX века. Стратегии творческого поведения, социология литературы, жанры, поэтика. Учебное пособие. В. Н. Крылов

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ мне ваш автограф…[53]

      Но критики начала XX в. не только постигали новые черты литературного быта, но и спорили о роли быта в жизни человека и общества, о принципах изображения быта, бытовой повседневности в литературе. Споры о быте – примечательная особенность критики и публицистики Серебряного века. В этой связи особенно интересно писал о быте, об отношении к бытовой стороне жизни у русских писателей Корней Чуковский. В статье «Куприн в „Яме“, характеризуя интерес писателя к „статике“ жизни, Чуковский выходит на проблему специфики отношения к быту в русской литературе, называя ее безбытностью[54]: „Мы еще не успели побыть так долго „в быту“, чтобы поверить во власть его и в его над нами авторитет. Мы все хоть немного нигилисты, и для нас эти формы и формулы быта несущественны и даже фиктивны, как для „штатских“ „неслужащих“ несущественны и фиктивны ордена и чины военных. Мы все в жизни еще как бы „неслужащие“ – и право же, по большей части, отсюда наше отрицание всякой формы и формулы быта, всякой „профессии“, всяких готовых, законченных, „профессиональных“ душевных движений“[55].

      И в этом смысле Куприн, исчерпывая человека его профессией, формами быта, противостоит русской литературе. В статье «Самоубийцы», рассматривая причины самоубийств в жизни и литературе, Чуковский обратил внимание на то, что русская литература «постигает человека вне его дела, профессии; в ней даже в зародыше еще не создалась поэзия культурного труда»[56]. Сравнивая русское и европейское бытовое поведение, Чуковский отмечал: «Мы все – словно незаконнорожденные. Мы вне семьи, вне всех этих наследственных пеленок и одеялец, вне сказок и преданий, передающихся из рода в род, вне всякой помощи прошлого. Нет у нас в доме серебряных дедушкиных очков, нет заповедного бабушкиного дивана, на котором так удобно теперь растянуться, нет старых тетушкиных вышиваний. Завидуешь западным людям. Сколько у них помочей, костылей, подпорок. В каждом третьестепенном английском scribbler'e, в каком-нибудь Гитченсе или Андрони Гопе, пред которыми наш Казимир Баранцевич – бог, слышится и пережитой Шекспир, и Мильтон, и Суинберн. Чувствуется такой асфальт под ногами, с которого их не столкнешь, как бы слабы они сами ни были»[57].

      Чуковский подвергает критике существующие литературные общества, где они «пьют мадеру, ухаживают за хозяйкиной дочерью, рассказывают друг другу друг о друге анекдоты, а потом надевают в передней калоши и, засыпая в санях, едут по слякоти к себе на Коломенскую, в Пале-Рояль или даже в Фонарный переулок»[58]. Он отмечает, что писательская среда теперь «небывало понизилась»: «Подите в любой игорный притон, в последнюю какую-нибудь трущобу, подите ночью в любой грязнейший кабак, и вы непременно найдете там именитых и безымянных литераторов в отвратительной пьяной свалке, за бутылками, за пьяными нечленораздельными разговорами»[59].

      В обозрении «Русская литература в 1909 году» он отметил поворот литературы к бытовой русской жизни, когда русские писатели почувствовали потребность в «бытовом» романе. СКАЧАТЬ