Для Клэя это был идеальный вариант: одно из странных, но священных мест: кровать в поле, где разгорается рассвет и блестят далекие крыши; или, точнее, старый матрас, выцветший до слияния с землей.
Вообще-то, он часто туда ходил (и всегда субботними вечерами), но уже много месяцев не оставался там до утра, на пустыре за нашим домом. Но даже так, в этом все же была какая-то странно утешительная привилегия: матрас протянул гораздо дольше, чем имел право.
И в этом свете все казалось нормальным, когда Клэй открывал утром глаза. Все было тихо, мир неподвижен, как картина.
Но потом все принималось подскакивать и сыпаться.
Что же я натворил?
Официально это называлось Окружность.
Одна тренировочная дорожка и конюшни при ней.
Но это было много лет назад, в другой жизни.
Но тогда это было место, куда съезжались все коневладельцы без гроша в кармане, пробивающиеся тренеры и второсортные жокеи: работать и молиться.
Один ленивый спринтер. Один добросовестный стайер. Пожалуйста, ради всего святого, нельзя ли, чтобы хоть кто-то из них обскакал всех?
А что они получили, так это специальный приз от Национального жокейского клуба.
Взыскание долгов. Опустошение.
План был пустить с молотка, но прошло почти десять лет, и, как обычно это бывало в городе, ничего до сих пор не изменилось. Все, что осталось, это пустота – огромный ухабистый паддок и парк скульптур из разного домашнего хлама.
Искалеченные телевизоры. Потрепанные стиральные машины. Катапультированные микроволновки.
Один стойкий матрас.
Все это и разное другое было расставлено по пустырю без всякого порядка, и, хотя большинство видело там лишь очередную картину пригородного запустения, для Клэя это был этакий памятный фотоальбом. В конце концов, именно там Пенелопа заглянула за ограду и решила поселиться на Арчер-стрит. Именно там мы все однажды будем стоять с горящей спичкой на западном ветру.
Другим примечательным моментом было то, что со времени закрытия трава в Окружности особо-то не выросла, в отличие от Бернборо-парка: где-то невысокая и чахлая, где-то до колена и жилистая – вот в такой и проснулся только что Клэй.
Через несколько лет я спросил его об этом; он ответил не сразу. Помолчав, он бросил взгляд через стол.
– Не знаю, – сказал он. – Может, просто стало слишком грустно расти.
Но тут же оборвал мысль. Для него это была сентиментальная тирада.
– В общем, забудь, я ничего не говорил.
Но я не могу.
Не могу забыть, потому что так и не понял.
Однажды вечером он найдет там безупречную красоту.
И совершит свою самую большую ошибку.
Но вернемся в то утро: первый день по Убийце, Клэй лежит свернувшись, а потом вытянувшись. Солнце еще не так высоко, чтобы поднять его на ноги, и он чувствует в левом кармане джинсов, ниже сломанной прищепки, что-то СКАЧАТЬ