Название: Любовные истории, придуманные Пушкиным
Автор: Юрий Никишов
Издательство: СУПЕР Издательство
Жанр: Языкознание
isbn: 978-5-9965-0352-0
isbn:
Всю ночь не спал старик угрюмый
И не молился целый день…
После второго явления русалки монах уже ни о чем другом и думать не может.
На третий день отшельник страстный
Близ очарованных брегов
Сидел и девы ждал прекрасной…
Концовка оставлена непроясненной. Достоверно известно одно: «Монаха не нашли нигде…» Правда, есть уточняющее сведение: «…бороду седую / Мальчишки видели в воде». Но это сведение не наверняка – не перепутали ли чего мальчишки? Даже если принять эту версию, остается неясной причина смерти монаха: увлекла ли его в воду русалка, сам ли он покончил с собой, не дождавшись третьего явления русалки. А может, и не погиб монах, а ушел в иную жизнь – и не с русалкой вовсе, а с земной женщиной? Эпический рассказчик, наглядно в картинах описавший происшествие двух вечеров, над третьей картиной оставил завесу тайны.
«Русалка» вполне идет дорогой послания «К Огаревой…», причем обобщенный образ безымянного монаха выгодно отличается от угадываемого лица митрополита. Ослабляется ирония: она лишь слегка задевает героя в первой строфе, поскольку святому образу жизни, которому подражает монах, поэт не склонен доверять. Картина искушения лишена иронии вовсе: поэт сочувствует желанию героя молиться «другому богу».
Пушкин не считает невозможным моленья двум богам:
Один лишь ты, любовник страстный
И Соломирской, и креста[14],
То ночью прыгаешь с прекрасной,
То проповедуешь Христа.
Стихи обращены к Александру Ивановичу Тургеневу, служившему директором департамента духовных дел: в адресате поэту симпатично сочетание несоединимого; в шутке поэта нет язвительности.
Возможность перехода человека в иную веру используется в качестве поэтической метафоры, суть которой как раз и состоит в перенесении свойств и признаков одного предмета на другой; происходит и переход от одного значения слова к другому (от веры как вероисповедания к вере как умонастроению в самом широком и разнообразном содержании понятия); естественно, что такой прием легко выходит на комический эффект.
В метафорическом значении набожность включается элементом характеристики приятелей-эпикурейцев: «Венеры набожный поклонник…» («N. N. (В. В. Энгельгардту)»).
В лицейский период ирония Пушкина над вопросами веры смягчалась благодаря античным одеждам обрядности: «чужая» вера не понуждала к принятию ее всерьез. По мере снижения удельного веса античной образности она замещалась образностью христианской: поэт играл с огнем, поскольку ироничности при пользовании христианской символикой нимало не убавилось.
Прямые обращения к Богу у Пушкина насквозь ироничны. Таков зачин четвертой песни «Руслана и Людмилы»:
Я каждый день, восстав от сна,
Благодарю сердечно бога
За СКАЧАТЬ
14
"Креста, сиречь не Анненского и не Владимирского, а честнаго и животворящаго", – поясняет поэт в примечании.