Нет, здесь, в этом кабинете его дом. Стоит только дать знак, на столе будет кофе и хлебец с колбасой. А иногда и что-нибудь покрепче.
– Ладно. Идите, Ирочка, – перебил ее Георгий Иванович.
И все-таки он был хорош! Сейчас Ирочка пойдет, вытирая слезы его платком, будет свято хранить их разговор о театре. Относиться к храму раболепно, как и он когда-то…
И вдруг? Что это?
Георгий Иваныч увидел из окна, выходящую в красном берете Ирочку, а с ней какой-то долговязый парень. Смеются. Как?!
И кто это был? Артист? Что-то Георгий Иванович не узнал его со спины. Может, не театральный какой-то товарищ? Может быть, может быть. Как она посмела, поднялась дурацкая мысль. И злость, и ярость. И презрение к себе.
Старый дурак, усмехнулся он. Ничего особенного. Просто жизнь. Увы, мой друг. Просто жизнь, которая у Ирочки вся впереди, а у него…
А была ли она у него?
«Ради искусства люди жертвовали жизнь», – вспомнил он свой панегирик. А он? Что же тогда он приобрел взамен?
Тревогу о том, что придет кто-то смелый, наглый в этот кабинет, а здесь от него останется только эта рюмка.
Фотографии, афиши, все сымут. Автографы писателей уберут, никому они не нужны, к черту. И ни для кого давно не авторитет.
И когда это произойдет, кто из артистов пустит слезу? И пустит ли слезу Ирочка? Да и что ему эти слезы?
А все-таки, кто это был? Как бы это случайно услышать. Вот было бы хорошо. Надо попросить найти кого-то на замену Ирочки. Уволить.
Колготки
Да не швыряла она эти колготы, сколько можно объяснять? Если вы один из тех, кто пришел к служебному входу, чтобы взглянуть на эдакую диву, давайте, уходите отсюда. Она не такая, ясно вам?
Она просто отдала эти колготы костюмерше, спокойно, интеллигентно, ну может завернула крепкое словцо, ну и что? А дальше эти работники театра, неудавшиеся актриски или кто там еще, вечно разносят грязные сплетни. А артисту недосуг комментировать сплетни, ему нужно собраться и заниматься искусством.
Право быть в искусстве есть лишь у избранных, и что поделать, если она, Соловец, из их числа. Она блестяще училась, блестяще сдавала экзамены в театральном, с детства говорила на трех языках, была высокой и красивой девочкой. Она даже не старалась, так вам скажу, все это просто откуда-то было в ней, да и всё.
Другие девочки жрали лимоны, чтобы похудеть, сидели на таблетках, учили на кухне модные стихи Вознесенского или того же Бродского. А она что виновата, что знала не только эти стихи, но их самих? Что в мастерской ее отца вечно болтались поэты, композиторы, скульпторы, да и Бог знает, кто еще. Ну повезло ей, повезло, душитесь теперь завистники.
После училища, разумеется, никакое распределение ее не коснулось, всё это решено было уже СКАЧАТЬ