Ах, как мало осталось теперь людей с кем можно перекинуться сальными фразочками и будет весело, а не трагично.
Ирочка, Ирочка. Зачем она здесь? Ах, он же что-то ей говорил. Да-да. Что-то говорил. А что?
– Ирочка, чтобы мне понимать, есть ли между нами диалог, растолкуйте, что вы поняли.
– Что театр это святое искусство, – начала она.
И по всему ее виду – верит. А во что верит он?
В талант? Когда после московского института в Астраханском театре он ставил то, что заставляло покупать билеты гэбэшникам, и они ломали голову над его замыслом. Где, в чем, как провел их этот молодой московский мальчишка?
Вроде бы на сцене шел классический сюжет Гамлета, но почему так ерзали на стульях зрители, почему вскакивали со своих мест в финале, болтали антисоветчину? Где, в чем он побуждал их? Они тщательно проверяли Шекспира, и сами уже знали наизусть пьесу. Они проверяли эскизы – ничего. Но что-то незримое, неуловимое было здесь, прямо в зале, неназванное и потому не узнанное. Хуже того, они и сами, стыдясь друг друга, в душе верили, что все это здесь правда, просто неудобная, а потому опасная. И нужно что-то делать, только неясно что. Не запрещать же Шекспира, в самом деле? Засмеют.
Как плакали артисты, когда Георгия Ивановича переводили в Москву «спасать» самый большой в Европе театр. Он огорчился, но только для виду. Ведь он знал, это у них, провинциальных актеров все было позади, а у него – впереди!
И какой неумелой, нелепой, не столичной стала казаться ему жена, бывшая астраханская главная артистка. Он ставил ее на вторые роли.
А как со священным трепетом принимал он кабинет, из которого, как он знал, еще только час назад вывезли вещи знаменитого режиссера К., освободив его от должности. Еще даже стояла на столе недопитая рюмка коньяка К. Не справился, победно стучало у него в голове, а я справлюсь! Менялась жизнь в стране и он, Георгий Иванович, наконец, попал в свою струю.
Плакали московские артисты, провожая К., с опаской ожидая нового царя.
Царь пришел, расставил все на свои места, смелый, стремительный, как лев. Столица быстро покорилась ему. Кабинет, подобострастие, автомобиль, квартира, новая жена, ко всему этому привыкаешь. Но не этим он жил. Если бы этим, был бы на нем грех.
Одно мгновение вспомнилось, когда остро ощущал счастье. Эдак лет пятнадцать назад зашел он сюда, свалился на диван, поспать перед вечерней репетицией. Что-то важное создавалось утром в репетиционном зале. Рубашка вся мокрая насквозь. Такая энергия, буря! Талант, соединенный с талантливой труппой, возвысился если не до гениальности, то по крайней мере, самим небесам стало жарко. Сгорела пушка* (осветительный прибор) в тот день, кстати говоря. Вот тебе и факты, а говорят, что энергию творчества нельзя измерить.
Но потихоньку, потихоньку проникало и в него искусство полумер. С этим нужно так, а здесь лучше соврать. А здесь придется врать изощренно, еще и других убеждать, что твое вранье чистейшая правда. СКАЧАТЬ