Какая она худенькая и как легко одета. Все ребра наружу.
Теперь я вижу, что мама просто души не чает в Евфимии. Готова угодить любой прихоти. Она смотрит на нее, словно скряга на свое золото.
Я хотя бы постарался откровенно не лгать маме о моем положении в Кембридже, пусть и подвел ее к тому, чтобы она сделала неверные выводы. Эффи гораздо труднее провести, но, обманывая ее, я не чувствую угрызений совести.
Ни звука, только скрип моего пера.
Сегодня вечером все трое просидели внизу за чтением, вязанием и бренчанием на пианино (распределяйте сами.) В какой-то момент некий демон бестактности сподвигнул меня высказать вслух свои мысли:
– Только подумайте, – сказал я, – насколько иначе было всего полгода тому назад. Мы бы теперь сидели в гостиной на Пребендэри-стрит в ожидании папы.
Обе женщины замерли, но на меня не взглянули. Уверен, они помнили, как старательно мы прислушивались, когда папа поднимался по лестнице, пытаясь понять, в настроении он или, как говорила мама, «не в духе». Если отец спотыкался на ступеньках, то ничего хорошего это не предвещало.
Я заперт в этом доме и в собственном теле. Я хочу парить, реять над простором полей. Проснувшись два часа тому назад, я так и не сомкнул глаз. Как плохо без… Как холодно. За последние несколько часов сильно подморозило. Я пишу теперь онемевшими руками. Но хотя бы дороги замерзнут, и, возможно, этот проклятый извозчик рискнет своими колесами. Я сижу тут, закутавшись во все, что можно, но ничто меня не греет, кроме мечты о моем багаже.
Мы с Эдмундом однажды пытались бросить, но продержались лишь два дня. Теперь уже пять. Сегодня ночью было хуже всего. Болела каждая косточка, и подташнивало. При мысли о еде меня выворачивает.
Среда, 16 декабря, семь часов вечера
Наконец-то дождался. Я пишу, а передо мной… Дыра в тюремной стене мира, через которую я могу сбежать в сверхреальность воображения! Одним усилием воли я сумею вернуться. Сегодня ночью, когда дом заснет, я покину телесную оболочку и уплыву в открытое пространство.
Когда я проснулся, свет был слабее обычного, и я заметил лед на внутренней стороне оконных рам и перекладин. Он сформировал толстые наросты. Первой мыслью было, что теперь мой багаж обязательно прибудет.
Потом началось раздражительно беспокойное утро. Наконец мне стало совершенно невыносимо, и я поспешил вон из дома, поднялся по дороге и пошел дальше по тропинке в сторону Бэттлфилда.
Странный случай. Перейдя через косогор, я увидел молодого рабочего в выцветшем красном платке, небрежно повязанном на шее. Он увлеченно беседовал с высоким человеком, похожим на знатного джентльмена, хотя бедно одетого и потрепанного. Когда я приблизился, последний ушел в противоположном направлении, так что я не увидел лица. Тот ли это человек, которого я встретил вчера в сумерках? Не уверен.
Мне стало так любопытно, что я подошел к молодому человеку и спросил, как пройти на Брэнкстон Хилл.
Вид СКАЧАТЬ