Раскинувшееся перед ней грандиозное плато, заставленное большими круглыми столами, тонуло в бархате и позолоте; алым соком горел балдахин на сцене, грузные люстры нависали над головами гостей – самых важных бриллиантов в оправе этого вечера.
Знакомых лиц среди светской толпы почти не оказалось: Сандра успела разглядеть только помощника окружного прокурора, несколько судей и пяток солдат Винченцо Герра, когда к ней подскочил юркий официант, и, уточнив имя гостьи, тут же проводил миссис Марино к столику неподалёку от сцены.
Стол был накрыт. Нет, не накрыт. Стол был завален: эффектно оформленные закуски так плотно теснились друг к другу, что о цвете скатерти оставалось только гадать. Застывшую было в нерешительности Сандру официант тут же заверил, что никакой ошибки здесь нет, что столик заказан только на её имя, что всё оплачено и что он, официант, желает гостье приятного вечера. На том и разошлись. Миссис Марино расправила плечи, и бросила полный гордости взгляд куда-то в толпу музыкантов, как раз располагающихся на сцене. Шоу начиналось…
Это было не выступление – это была эйфория! Музыка вздымалась стихией, пробивала потолок и неслась куда-то к звёздам; музыка пенилась, пела и вздыхала. Сходили с ума корнеты, взвинчивался импровизацией пианист, и труба гремела залпом артиллерийских орудий. Но всё это было лишь огранкой того, что творили с публикой сёстры Адамс. Их каблучки выбивали такт восторгов, голоса глушили овации, провоцировали зал греметь громче, ярче, слаще. И зал поддавался, и оркестр сносил новые границы, и всё это превращалось в жар и невыносимое наслаждение…
Где-то там, в стройном потоке звучания, зарождалась партия саксофона – Майкл вдыхал жизнь в разученные интонации, начисто забываясь среди звуковых вибраций. Теперь он знал, что Ма тоже здесь, вместе с ним тонет в горячем многоголосье – Конни, убегая со сцены на смену костюмов, успела взъерошить его макушку, хоть он и ожидал другого знака…
Это было не выступление – это была какофония! Бойкая, но лишенная равновесия музыка напоминала Сандре о возрасте, открывала в ней жажду покоя, оскорбительную для женщины с магмой Везувия в венах. Пришлось договариваться с собой, что всему виной – джаз, чудовищный и чуждый любому, кто ценит гармонию. Жаль, внутреннему монологу не суждено было дойти до финала – мягкий, с хрипотцой баритон раздался в этом вечере так тихо, как обрывается жизнь.
– Сандра… – не было необходимости оборачиваться или опускать взгляд на усталые морщинистые пальцы на своём плече – о присутствии Фрэнка Конте она с детства узнавала по трём нотам внутренней дрожи. Нет, это была не дрожь страха, богобоязненного и преклоненного – знакомого в этом городе каждому, кто хоть раз сталкивался с великой стороной этого ужасного человека; частота пульсации Сандры относилась к куда более древним, первобытным инстинктам, зовущим её тёмное начало.
– Фрэнк… СКАЧАТЬ