Десять вещей, которые я теперь знаю о любви. Сара Батлер

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ курит, Алиса. И пьет.

      Я шумно втягиваю воздух.

      – Алиса, может, расскажешь нам о своей поездке? – предлагает Тилли.

      – Не сейчас.

      Отпиваю кофе. Слишком слабый. Подхожу к раковине и выливаю остатки. Кухонное окно выходит в сад: скучный прямоугольник, заросший травой. Клумбы по углам газона все в сорняках. Отец скорее домосед. Когда я думаю о нем, на ум приходят обитые деревом стены, книги, шорох расправляемой газеты. Наблюдаю за тем, как дрозд скачет по газону, замирает, утыкается клювом в землю. Слышу, как мои сестры поскрипывают стульями, и представляю, как они переглядываются; Тилли делает знак Си, чтобы та промолчала.

      – Они живут в шатрах, – говорю я, не оборачиваясь от окна. Голос звучит громче, чем я рассчитывала. – В Монголии люди живут в шатрах. Каждые три месяца они собирают все свое добро, грузят на верблюдов и отправляются куда-то еще.

      – И зачем они так делают? – спрашивает Си.

      – А мне нравится, – отвечаю. – Мне по душе мысль о том, чтобы всегда двигаться дальше.

      Си начинает фразу, но Тилли обрывает ее на полуслове:

      – А как они решают, куда идти?

      Оборачиваюсь и пожимаю плечами.

      – Не знаю, – говорю. – Наверно, идут туда, где есть вода.

      Опираюсь на край раковины, кусаю ноготь.

      – Так почему бы им не остаться на первом же месте, куда они придут? – спрашивает Си. – Если там есть вода.

      – Сколько ему осталось? – задаю вопрос я.

      Тилли растирает остатки кекса по тарелке.

      – Врачи сказали, от трех до восьми недель, – произносит наконец Си.

      – И это было две с половиной недели назад?

      – Да.

* * *

      Дождь льет все утро, типичный английский дождь, мерзенький, мелкий и слабый, а небо плоское, белое и скучное. Выхожу из дома после ланча. Тилли и Си я говорю, что мне надо купить одежду, и это правда, и, возможно, я именно это и собираюсь сделать, захлопывая входную дверь и спускаясь по ступенькам. Но потом я сажусь в метро и не выхожу, проезжая «Уоррен-стрит», «Гудж-стрит», «Лестер-сквер».

      На «Чаринг-Кросс» в вагон заходит женщина с большими славянскими глазами, толкая перед собой коляску. Ее дочка, одетая в розовое вельветовое платье и белые сморщенные колготки, смотрит на меня не мигая. Я тоже смотрю на нее. Мама девочки бросает на меня взгляд. Ждет, что я улыбнусь, агукну, помашу рукой. А я просто смотрю в глаза малышки и чувствую странное облегчение.

      Выхожу на станции «Кеннингтон» и поднимаюсь по лестнице, а не на лифте. Здесь на каждом углу можно встретить Кэла: начищенные черные ботинки, подстриженная бородка, забытый мной зонтик – чуть в стороне от его брюк, чтобы капли стекали на пол. Никого. Прошло шесть месяцев. Даже больше. Я могла бы уже смириться, но не стану. Тут все знакомо до боли. Вывеска возле входа на станцию; урна, переполненная пакетами из-под чипсов и еды навынос; железная решетка на окошке газетного киоска; узкая полоска СКАЧАТЬ