Реликварий ветров. Избранная лирика. Александр Радашкевич

Чтение книги онлайн.

      зачал предсказывать, так я за ним ходила —

      семь годочков: и облачала, и раздевала, и раза по три

      на день, бывало, обтирала. Да. Иные говорят,

      что он-де вроде кучи был, живая грязь на тряпочках

      в угле-то; иные веруют: мол подвиг есть

      какой.

      Ну он, известно, ел в постели

      да руками – и щи, и кашку – да обтирал всё

      об себя; ну тут уж он и оправлялся… А то,

      бывало, ручку замарает. Ты подойдёшь, так

      он тебя-то и перекрестит. Тут барыня

      одна спросила про муженька сваго, куда бежал.

      Так он в неё помоями! А раз уж девица пригожая

      к нему нагнулась низко и о покраже – обдал ей все

      глаза вонючей нечистью. Подумай! Ему и руки

      лобызали и воду, что пальцами он всю перемешал,

      ту воду почитали пить за истинное

      благо.

      Больных он пользовал: старухам

      рвал платья вклочь, бил яблоком мочёным,

      то слюньками обмазывал, а то и… Да.

      А девок молодых вертел всё на коленках,

      пока не притомится. Ты чай-то что не пьёшь?

      Медку…

      Что говорил, то

      трудно вразуметь. Сбылося, не сбылося – и

      подавно. Вот скажет: «доски». Кто думает о

      гробе, кто о заборе у хором, кто о… Ведь я

      сама купецкая ведь дочка, ну не понять: темно.

      Мудрёный. Так со святыми век живи!

      А помер —

      не пробраться к нам было. Порастащили всё до последней

      тряпки. На пятый день лишь хоронили, и то

      всё ругань: где? куда? что скоро?.. Матюша —

      кувырок мне: «Гляди, народу тьмущщщщая ведь

      тьма!» Дождище, грязь, а барышни, купчихи

      всё норовят под гроб-то проползти и бух! —

      неси давай над ними… Страсть какая! Да.

      Всё трогают его, трясут и щепочки от дна-то…

      Несли на головах. Была и Машка-пьяница, пророчица

      Устинья и Фёкла Болящая; Кирюша-старчик,

      что после по торговой части стал, второй Кирюша и

      Татьяна Босая, да, что ныне, бачат, мадама

      в доме непотребном (тьфу!); потом Данилушка —

      на-Кровле и Кузька-бог, который свальный грех…

      (прости мя, Господи!) да кто… а-а! Мандрыга —

      угадчик (тот истинно святой) – все поминали

      до поздних петухов. А там, чем-свет, всю насыпь

      порасхватали по домам. Устроили посля плиту

      Гаврюше нашему – ту в месяц разломали

      сердобольцы…

      Теперь уж он юродствует, второй

      Гаврюша. Так он почище, знамо… И водочку берёт,

      и кушает всё с ложки, да вот лохань… Ну

      страсть как много говорит: его о женихе, о свахе,

      а он тебе про неустройства всё в державах заграничных.

      Народ валит – нет мочи. Да. А ты почто сама-то?..

      Ты, девка, как очнётся, не черемонься, ни-ни-ни (уж

      больно так серчает), а делай, не переча, что велит».

      1820-е. Москва / 10.III.1983

      Триптих русских гастрономов