Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика. М. Л. Рейснер
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика - М. Л. Рейснер страница 19

СКАЧАТЬ выражение божественной любви» (шейх Абу Са‘ид б. Абу-л-Хайр Майхани[10]). Действительно, мотивы любовной лирики поэтессы находят дальнейшее развитие именно у суфиев. Вот один из наиболее ярких примеров:

      Я снова попалась в тенета любви,

      Все мои усилия [вырваться] были бесплодны.

      Любовь – это бескрайнее море,

      Разве можно переплыть его, о несчастный?

      Ты хочешь довести любовь до конца?

      О, сколько неприятного тебе придется признать приятным!

      Надо смотреть на безобразное и считать его прекрасным,

      Надо вкушать яд и считать его сахаром.

      Рвалась я, как необъезженный конь, не знала я,

      Что чем сильнее дергаешь, тем туже затягивается петля.

      Приведенное стихотворение – типичный образец ранней газели, повествующей о превратностях любви. Оно увенчано изящным афоризмом и окрашено в дидактико-рефлективные тона. Близкие мотивы разрабатываются в одной из мистических газелей Сана'и (XII в.): Любовь – это бескрайнее море, а вода в нем – пламень,

      Набегают волны, словно горы, объятые мраком…

      Корабли [там] – печали, якоря там – терпение,

      Паруса наполняются ветром несчастий.

      Меня вопреки моей воле бросили в пучину морскую,

      Как пример благородного, чье одеяние – любовь.

      Раби‘а была двуязычным автором, и при том, что из ее наследия сохранилось сравнительно немного, именно ей принадлежит один из самых ранних образцов макаронического стиха (муламма‘, букв. «пестрый») в персидской классической поэзии:

      Наполнила меня истомой стонавшая птица,

      Обострила мою болезнь, усилила мои воспоминания[11].

      Вчера ночью на ветке дерева та птица

      Стонала и горестно рыдала.

      Я спросила птицу: «Зачем ты стонешь и плачешь

      В темной ночи, когда сверкают звезды?

      Я в разлуке с другом, потому и стенаю,

      Ты-то отчего стонешь? Ведь ты с милым другом…

      Я пою, когда лью кровавые слезы,

      Ты почему поешь, когда кровавых слез не льешь?»

      Приведенный фрагмент воспроизводит один из излюбленных мотивов традиционных арабских насибов – разговор с птицей, имевший длительную историю бытования еще в доисламской и ранней исламской поэзии. Так, поэту Кайсу ибн ал-Мулавваху по прозвищу Маджнун принадлежит известное стихотворение, построенное как разговор с вороном. Возможно, на формирование образности стихотворения Раби‘и повлияла также и местная – иранская женская фольклорная лирика. Своеобразная поэтическая манера Раби‘и позволила Е.Э. Бертельсу выделить ее произведения, «проникнутые теплотой и искренностью», из общей массы придворной любовной лирики Х века.

      Еще одним получившим широкую известность поэтом саманидского времени, родившимся, правда, уже после смерти Рудаки, был Абу-л-Хасан Киса'и Марвази СКАЧАТЬ



<p>10</p>

Абу Са‘ид б. Абу-л-Хайр Майхани (967–1049) – видный представитель хорасанского суфизма, в своих проповедях широко использовал форму руба‘и.

<p>11</p>

Курсивом в переводе выделены те строки, которые в оригинале написаны на арабском языке.