Мастер находится в медитации ежесекундно, никогда из неё не выходит. Годы практики позволяют спокойствию войти в тело и душу. Всегда говорить: «Сейчас, я могу умереть». И быть готовым принять её. И радоваться жизни. Может, только тому, что ещё дышишь. И это важнейшее мастерство. Но для меня оно слишком сложно. И всё же, я закрываю глаза и пытаюсь успокоиться. Мысли о смерти помогали пережить не одну ночь. Выход есть. Всегда. Я могу покончить с этим в любую секунду. Но никогда не сделаю этого. У меня есть цель. И я достигну её. А пока, сны…
Развитие Первое
Was soll ich sagen?
Сороковая симфония Моцарта навевала мне самые разные мысли. И когда она закончилась, я включил двадцать четвёртый каприс Паганини. Это была моя утренняя музыкальная церемония. Сороковая, чтобы вывести меня из состояния сна. И каприс, чтобы ввести в день. Он звучал так, как они звучат. И обещал то же самое. Смутное, молчаливое обещание. Однако, он всегда исполнял их.
Это было время строить стены и отливать пушки. Если не физически, то морально. А иначе нельзя. Собьют с ног, наступят, сломают. И мокрого места после этого не останется. Но вместе с Великой Китайской Стеной у меня были кое-какие шансы. Мои отважные легионы готовы встретиться с самым жестоким противником, с которого нам когда-либо приходилось видеть.
Только истинная сова понимает боль утреннего просыпанья. И назревает вопрос: гуманно ли вообще являться на работу до десяти утра? Я считаю, что это – преступление против человечности. Каждый должен иметь право на сон. Человек должен высыпаться! Но никто меня не слышал.
Я включаю песню ««Marked for death» by Emma Ruth Rundle» и только с её помощью подымаюсь с кровати. Обожаю эту певицу.
Я слышал, как подымается с кровати Джим. Как всегда, сопровождая эту ежедневную процедуру ругательствами и проклятиями всему жестокому миру.
Я пошел на кухню. На автопилоте налезал остатки ветчины, хлеба и сыра. Прибавил к этому немного луковых колец. Чудом сумел превратить эти куски в более-менее пристойные канапе и отправил их в духовку. За несколько минут, пока они превращались в пристойную еду, я смолол немного кофе. Затем, достал из печки противень с горячими бутербродами. И пока они остывали, я домолол оставшиеся зёрна. Вдохнул запах. Пересыпал в джезву. Поставил на плиту. Сорок секунд дожаривал кофе. И затем залил всё это водой.
Перелил кофе в чашку. Вдохнул запах дешевой, но хорошо приготовленной арабики и ветчины с сыром. Открыл жалюзи на окнах. И посмотрел на этот мир, потягивая кофе.
Где-то в третий раз играл двадцать четвёртый каприс Паганини. Она сменилась третьей симфонией Рахманинова. С первых нот, она разорвала меня на части и разбросала по комнате. Она мне никогда не нравилась. Не знаю почему. Просто не нравилась. И я выключил её. За раз съел целое канапе. Прожевав, залпом допил кофе, проглотив добрую половину гущи.
Очистив СКАЧАТЬ