Жизнь и судьба. Василий Гроссман

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ этажа, послушал чтение. Долгорукий, полузакрыв глаза, читал дрожащими, потрескавшимися губами. И негромкий голос его был дрожащий и потрескавшийся.

      – Я не сам ли выбрал час рожденья,

      Год и область, царство и народ,

      Чтоб пройти все муки и крещенья

      Совести, огня и вод.

      Апокалиптическому зверю

      Вверженный в зияющую пасть,

      Павший ниже, чем возможно пасть,

      В гноище и смраде – верю!

      Верю в правоту верховных сил,

      Расковавших древние стихии,

      И из недр обугленной России

      Говорю: Ты прав, что так судил!

      Надо до алмазного закала

      Прокалить всю толщу бытия.

      Если ж дров в плавильной печи мало,

      Господи, вот плоть моя!

      Окончив чтение, он продолжал сидеть с полузакрытыми глазами, и губы его продолжали беззвучно шевелиться.

      – Мура, – сказал Степанов, – декадентство.

      Долгорукий показал бледной, бескровной рукой вокруг себя.

      – Вы видите, куда привели русских людей Чернышевский и Герцен. Помните, что писал Чаадаев в своем третьем философском письме?

      Степанов учительским тоном сказал:

      – Вы в своем мистическом мракобесии мне так же противны, как и организаторы этого лагеря. И вы, и они забываете о третьем, самом естественном пути России: пути демократии, свободы.

      Абарчук уже не раз спорил со Степановым, но теперь ему не хотелось вмешиваться в разговор, клеймить в Степанове врага, внутреннего эмигранта. Он прошел в угол, где молились баптисты, послушал их бормотание.

      В это время раздался зычный голос старосты Зарокова:

      – Встать!

      Все повскакивали с мест, – в барак вошло начальство. Скосив глаза, Абарчук видел бледное длинное лицо стоявшего, руки по швам, фитиля-доходяги Долгорукого, губы его шептали. Он, вероятно, повторял свои стихи. Рядом сидел Степанов, он, как всегда, из анархических побуждений не подчинялся разумным правилам внутреннего распорядка.

      – Шмон, шмон, – шептали заключенные.

      Но обыска не было. Два молодых конвойных солдата в красно-синих фуражках прошли меж нарами, оглядывая заключенных.

      Поравнявшись со Степановым, один из них сказал:

      – Сидишь, профессор, жопу боишься простудить.

      Степанов, повернув свою курносую, широкую морду, громким голосом попугая ответил заученную фразу:

      – Гражданин начальник, прошу обращаться ко мне на «вы», я являюсь политическим заключенным.

      Ночью в бараке произошло ЧП – был убит Рубин.

      Убийца приставил к его уху во время сна большой гвоздь и затем сильным ударом вогнал гвоздь в мозг. Пять человек, в том числе Абарчук, были вызваны к оперуполномоченному. Опера, видимо, интересовало происхождение гвоздя. Такие гвозди недавно поступили на склад, и с производства на них еще не было требований.

      Во СКАЧАТЬ