А за окном – канительный, смертельный дурдом.
Свинья и кочет три дня и три ночи, от зари до зари, плачем исходили – жмых рыли. На поминки приговорили их за прелести к подаче на стол для разминки челюстей, и столб стоял от пыли, как вал в шторм и кол на могиле.
Чахлый мальчик сжал пальчик меж губ и огорченно пробормотал, как пнул дряхлый дуб:
– Обреченная скотина – не животина. Ей милей кручина.
Перекочевал на стул и – уснул.
Отнесли пониже, на пол, а он сквозь сон ляпнул:
– Час о̀т часу – к концу ближе. Брось у земли! Не к лицу почести. Задержать время – не для нас бремя. Не переключишь вспять – лучше спать и не видать.
Но очнулся – крутанулся, как вертел:
– К врачу – не хочу. Пульса – не мерьте!
И с тех пор укротить смех, задор и прыть не могли и по смерти.
4
Пока был юн, разносил пыл и флирт, как вьюн, дотошный и настырный. Говорил, что ловил за бока жистуху. Нарочно нюхал спирт нашатырный – для бодрости. Будто мало перепадало бунта молодости.
Способностей проявил – горы, но – не пустил в разборы: когда учился числам, сообщил, что рассчитал начало всех начал, но успех затаил, как ротозей – провал.
Уроки пропускал и чертил закорючки, но для мороки задавал взбучки: друзей подводил с яслей, начальства часто не замечал, а учителей честил кислыми и нечистыми не руку. Не подарок был!
Недаром и сто правил ни во что не ставил.
Истину представил верой, веру – мистикой, мистику – химерой, химеру – эквилибристикой, эквилибристику – манерой, а манеру – рвотной рутиной, болотной тиной, потной серой стервой и чрезмерной спермой. Ну, а меру сравнил с авторучкой без чернил и икотой без счета.
В конце учебы учинил при народе что-то в роде погрома и со злобой на лице соскочил в обрыв, не получив диплома.
Потом говорили тайком, что он не воплотил усилий, но был рожден для науки и от скуки сочинил закон и даже открыл частицу, которая бродяжит, как скорая колесница, от живого к мертвому и от мертвого к живому, но сурово закрыл ее, чтоб не попала, как жало, в лоб к другому:
– Свое, – объяснил, – открыл не чужому! От спертого к незатертому путь протянуть – не любому!
5
Женщин он не любил:
– Поклон, – твердил, – грязный пережиток!
Но наплодил детей не меньше, чем море – улиток, за что и был назван горем мужей и кормом паразиток.
Но всем отвечал без печали:
– На то и подбивали!
Вел себя с ними вздорно, грубя, как с рядовыми – командир, под началом которого – не подол, а мир.
На укоры величаво отпускал тираду: у живых, мол, одна дорога, зато ног – много, и надо их умножать вовек, как волна – вал, а кто не смог, тот – идиот или не человек, а металл. Если, поучал, не рожать, не воскреснет и рать.
Намекал, что на века зачал зверька, который СКАЧАТЬ