это ощущение; то же самое должен чувствовать призрак, вновь и вновь посещающий определенное место на земле, куда его неодолимо тянет. Он жаждет стать зримым, но, бедный сгусток парящего газа, даже не может толком приземлиться. (И последняя капля: уже на закате шкипер совершенно бесхитростно заметил: «Вы поглядите на этот крошечный мексиканский кораблик, идущий вдоль побережья со всеми включенными огнями. Каботажная[28] человеческая душа. Правда красиво?») Его чувства состоят в равной степени из жажды мести и безмерной тоски, которую никогда не унять. Это чем-то сродни отлучению от церкви. Ущемлению духовных прав человека. Где еще ему молиться Пресвятой Деве Гваделупской, покровительнице безнадежных и отчаянных предприятий? Только здесь. В этом грязном, убогом местечке. Таков Акапулько. Уж точно не стоит того, чтобы устраивать трагедию. Но в этом медленном, бесконечном движении вдоль мексиканского побережья Мартин Трамбо как бы вновь проходил через театр борьбы всей своей жизни – уже состоявшейся и еще предстоящей, если ему что-то предстояло. Боже правый, сколько тяжких страданий претерпел Трамбо от этих до ужаса невежественных, подлых и злобных людишек – да, претерпел именно здесь, – как ему хочется их проучить, всех до единого. Особенно министра внутренних смертельных дел. Дьявольская страна Абсолютного зла. Нота протеста в ООН. Скольких канадцев и американцев убивают здесь ежегодно. Сколько дел было замято, чтобы сохранить лицо – чье лицо? Мексиканцы бывают разные: есть плохие, но есть и хорошие. Например, дон Хосе – о, дон Хосе, не его ли имел в виду мистер Харон? – из «Кинта Эулалия». На какой риск он пошел ради нас. Человек с большим сердцем. Мексиканцы – самая красивая нация на земле, Мексика – прекраснейшая из всех стран. Но мексиканское правительство, кажется, до сих пор пребывает под властью дьявола, и это единственная проблема. Все мексиканцы об этом знают, боятся и ничего с этим не делают, несмотря на многочисленные революции; по сути, нынешнее мексиканское руководство еще более коррумпировано, чем во времена Диаса. Кстати вспомнилось: «Хуарес в изгнании тайно высадился в Акапулько…»
Колета! Колета! – в воспоминаниях. Крошечные автобусы, человек, трясущийся будто в припадке, ослепительный пляж в Пьед-де-ла-Куэсте, акулы и гигантский скат, морской дьявол размером с гостиную. Мелкие сверкающие тропические рыбешки в Колете… И испорченный отпуск Примроуз, ее первый отпуск за десять лет. Я их всех привлеку к ответу, непременно привлеку, пусть даже лишь на бумаге.
Еще одна digarilla. Хищная гигантская ласточка сапотекского моря[29].
И сердится, что они живы, меж тем как столько людей погибло.
Заунывная скорбная песня еле ползущего по морю корабля; бесконечно унылое и пустое багряное побережье, над которым парит одинокий фрегат с крыльями, как у летучей мыши, и хвостом, как у ласточки, парит в своем беспрестанном, бесшумном кружении, то словно падает к самой земле, то опять взмывает ввысь.
