Стихи. 1964–1984. Виктор Кривулин

Чтение книги онлайн.

      Покажи ему – и обнажится

      в ущемленно-ущербной гримаске

      двор больных голубей, бледной краски,

      да в известке – плечо очевидца.

      Под грузила Петровского флота

      подставляю угрюмое темя,

      и за каплею капля – долбленье,

      что история – только работа.

      Я зачем тебя, сукина сына,

      допустил доползти до постели?

      чтобы видел: во гнили и цвели

      издыхание карты красиво.

      Мне и юности жалко смертельной,

      и несносно желанье возврата

      под андреевский выстрел фрегата,

      в недостроенный лес корабельный.

      Мне и стыд – но смотрю на подделку

      под баранье волненье барокко,

      восхищаясь: проглянет жестоко

      старой краски пятно сквозь побелку.

      Проглянуло – и словно бы ожил

      мертвый город, подвешенный в марле, –

      влажный сыр, высыхая в овчарне,

      для рождественской трапезы Божьей.

      Разве нам не оправданье

      черт любимых заостренье,

      если остроту старенья

      раньше нас узнали зданья?

      Сквозь аморфные жилища

      с вязкими узлами быта

      разве радость не раскрыта

      притчей Господа о нищем?

      Посмотри на себя, отвращаясь,

      перед бритвенным зеркальцем стоя –

      до пореза и шрама на шее

      истончается линия – жалость.

      Истончается взлет стреловидный,

      упирается в яму под горлом…

      Говоришь ли в углу своем черном,

      что безбедно живу, безобидно,

      или горькому зернышку предан,

      (подоконник, растенье-обида),

      отвернуться не в силах от вида

      синих губ под искусственным светом.

      Что нашепчут? Какого Гангута

      многолетнюю славу-гангрену?

      Прижимаюсь к надежному тлену,

      к брызгам трупного яда – салюта!

      Ты спишь ли? Затекает локоть,

      и слышать каплю жестяную –

      что карту рвущуюся трогать,

      сведя ладони со стеною…

      Касаясь мысленно бугристой

      поверхности изображенья,

      я избираю пораженье

      как выход или выдох чистый.

      Да правда ли не сплю со спящей?

      Мне кажется, одно притворство –

      дыханья сдавленная горстка

      дождя и тяжелей и слаще.

      Разве переменой стиля

      не оправданы измены?

      Замутненный взор Камены

      каменной исполнен пыли.

      Труден между сном и явью

      сгиб руки. Ее затылок

      тяжелеет. Я не в силах

      высвободиться из заглавья.

      Постояльца пусти в черный угол!

      Кроме камеры-койки-обскуры,

      есть иллюзия архитектуры,

      перспектива ночей в коридорах.

      Мне – цитация, копия, маска,

      Аз воздам обнажением мяса

      и за ржавчиной красной каркаса –

      всей земли наготой ариманской!