Стихи. 1964–1984. Виктор Кривулин

Чтение книги онлайн.

      И никогда отраженью не слиться с лицом!

      И никогда не прорвать эту пленку нервической ткани!

      Шапку об землю! И к зеркалу задом! И дело с концом.

      Все мы товарищи здесь, потому что к земле вертикальны.

      Кружкой меня обнесут круговой, или тост

      вспыхнет Кавказом, осыплется звездами в море,

      но никогда не коснуться гортанного слова, ни звезд,

      не дотянуться рукой до кавказских предгорий!

      К Белому разве Андрею, когда помирал

      в кривоколенных своих переулках Арбата,

      горный придвинулся кряж, возле губ разверзся Дарьял,

      дрогнул под пальцами глетчер двойной Арарата…

      О, как печаль себялюбива!

      Все с зеркальцем не расстается –

      вот-вот сама с собой сольется,

      вот-вот рассеется – и солнце изовьется

      в лице колеблемом залива.

      О, как пустынными глазами,

      подернутыми тенью влаги,

      она глядит в себя – и замер

      в ней мир возлюбленный с людьми и голосами.

      Деревья, музыка и флаги!

      В печали праздничной, в печали,

      трепещущей и многоцветной,

      вся наша прожитая тщетно

      воскреснет жизнь!

      И правда, мы вчерашние Земли!

      Тысячелетнею свирелью

      переливаются и весны, что пришли,

      и солнц худые новоселья.

      И правда, наши дни поселены

      в домах теней и привидений,

      где солнца прожитые глянцево-черны

      на тараканьих спинах воскресений.

      И видно, правда, храмом паука

      поименовано жилище,

      где опыт и наука – горсть песка,

      летящая в котел с кипящей пищей!

      Но паутина смерти так тонка,

      о, как тонка и серебриста,

      как пар над жертвою, как перья-облака,

      как белый плащ евангелиста!

      Клубится и летит, и вьется за спиной,

      и, разворачиваясь свитком,

      о прошлой жизни плачет, об одной,

      с ее убогим преизбытком.

      Анделу заиндевелу

      с деревянным стуком крыл,

      встать нахохлену на крыше, невеселу

      посреди духовного пробела

      в ожиданьи, чтобы час его пробил.

      Аггелу, что неуклюже

      на крыло, как на костыль,

      опершись, окаменел от стужи, –

      аггелу и свет, и север вчуже,

      снежная невыносима пыль.

      Ангелу белее снега,

      крепче кристаллического льда,

      город-призрак явлен, город-небыль,

      город-сон клубящегося неба –

      образ мира после Страшного суда.