Живой Есенин. Антология

Чтение книги онлайн.

      В коридоре мешки с мукой, кишмишем, рисом и урюком.

      Влетел в комнату. Чемоданы, корзины, мешки.

      – Сергей Александрович приехали… вас побежали искать…

      Я по-ребячьи запрыгал, по-ребячьи захлопал в ладоши, по-ребячьи уцепил Никритину за ладони.

      А из них по капелькам вытекала теплота.

      В окно било солнце, не по-весеннему жаркое.

      – Я пойду…

      И она высвободила из моих пальцев две маленькие враждебные льдинки.

      Я проводил ее до дому. Прощаясь, ловил взгляд и не мог поймать – попадались стиснутые брови и ресницы, волочащиеся по щекам, как мохры старомодной длинной юбки.

      Есенина нашел в «Стойле Пегаса».

      И почему-то, обнимая его, я тоже прятал глаза.

      Вечером Почем-Соль сетовал:

      – Не поеду, вот тебе слово, в жизни больше не поеду с Сергеем… Весь вагон забил мукой и кишмишем. По ночам, прохвост, погрузки устраивал… я, можно сказать, гроза там… центральная власть, уполномоченный, а он кишмишников в вагон с базара таскает. Я им по два пуда с Левой разрешил, а они, мерзавцы, по шесть наперли…

      Есенин нагибается к моему уху:

      – По двенадцати!..

      – Перед поэтишками тамошними мэтром ходит… деньгами швыряется, а из вагона уполномоченного гомельскую лавчонку устроил… с урючниками до седьмого пота торгуется… И какая же, можно сказать, я после этого – гроза… уполномоченный…

      – Скажи, пожалуйста, «урюк, мука, кишмиш»!.. А то, что я в твоем вагоне четвертую и пятую главу «Пугачева» написал, это что?.. Я тебя, сукина сына, обессмерчиваю, в вечность ввожу… а он – «урюк! урюк!»…

      При слове «вечность» замирали слова на губах Почем-Соли, и сам он начинал светиться ласково, тепло, умиротворенно, как в глухом слякотном пензенском переулке окошечко под кисейным ламбрекенчиком, озаренное керосиновой лампой с абажуром из розового стекла, похожим на выкрахмаленную нижнюю юбку провинциальной франтихи.

      42

      Когда Никритина уезжала в Киев, из какой-то ласковой и теплой стесненности и смешной неудоби я не решился проводить ее на вокзал.

      Она жила в Газетном переулке. Путь к Брянскому шел по Никитской мимо нашей книжной лавки.

      Поезд уходил часа в три. Боясь опоздать, с половины одиннадцатого я стал собираться в магазин. Обычно никогда не приходили мы раньше двух. А в лето «Пугачева» и «Заговора» заглядывали на часок после обеда и то не каждый день.

      Есенин удивился:

      – Одурел… в такую рань…

      – Сегодня день бойкий…

      Уставившись на меня, ехидно спрашивал:

      – Торговать, значит?.. Ну, иди, иди, поторгуй.

      И сам отправился со мной для проверки.

      А как заявились, уселся я у окна и заерзал глазами по стеклу.

      Когда заходил покупатель, Есенин тыкал меня локтем в бок:

      – Торгуй!.. СКАЧАТЬ