ожидание вечной любви после первой же пьяной ночи. Платный сервис мудрее: и вечность делит строго по тарифу, и в постели выкладка – как у солдат на поле боя. За отдельную плату могут даже выслушать, а для Коннора эта опция была одной из главных. Врал он всегда с душой, Мюнхгаузен бы позавидовал; вот и сейчас, осоловело глядя в наливную молочную грудь (пьян был настолько, что держать голову и складывать звуки в слова уже не мог, а успокаиваться ещё не хотел), плёл цветастую историю о жизни «большого папочки» в большом городе, о плотном графике и прибыльных сделках, о том, что королевский люкс в «Astor» – пустяк, ночлежка для человека его масштабов. "Утром надо быть в Чикаго, вести опасные дела. Потом Лос-Анджелес, Вегас, Вашингтон. Вернусь к тебе не раньше Рождества – дам потрогать миллион… Недельный заработок, детка, не стоит делать из мухи слона." Дурой «детка», конечно, не была – сколько видела их, любителей спустить шальной куш за одну ночь, – но на восхищение не скупилась, и рубец над бровью помятого миллионера разглядывала с участием. Знала, милая, как важно большому мальчишке, вот так, лёжа в горячей ванне с бокалом виски в одной руке и зажжённой сигарой в другой, ощутить разом всё, о чем он мечтал когда-то, ворочаясь на объеденном крысами матрасе. Жаль только, некому было сказать ему тогда, насколько паршивой на вкус станет сладкая жизнь. Насколько чуждой, не по размеру окажется роскошь, а точнее – насколько он-сам окажется неуместным в лакированных интерьерах бутиков и салонов. Сначала, конечно, бежал этих мыслей, и ноздри щекотало от богатства и шика: всё как во сне, и ты на месте тех, кто рождал в груди крепкую зависть. Но пара минут, и пара взглядов в глаза притворно учтивой прислуги (штатной извилины достаточно, чтобы отличить почтение от усмешки) – и ты снова всё тот же Коннор Ривера, питомец трущоб, мойщик окон, воришка с вонючих улиц. Такое не спрячешь под костюмом от Эдриана Гринберга, такое не прикроешь званием капо, будь оно трижды проклято. Одно дело – шагать опасным прайдом в сопровождении верных солдат, не нуждаясь ни в угрозах, ни в "Кольте", чтобы слова твои приобретали вес, и совсем другое – бросаться под пули во имя никому неизвестной цели. А уж когда вместо преклонения, восхищения, страха, твоя персона вызывает лишь снисходительный тон – надежда обмануть других умирает, остаётся обманывать только себя. Ривера обманывать себя не стал. И в люкс вошёл не по-хозяйски, а сгорбленно, тускло, с чувством незваного гостя. Даже вещи сбросил у входа, грудой тряпок на изысканном кресле; всё думал, раздастся стук в дверь, его выволокут из номера как блохастого кота, и утопят в ведре, чтобы не шнырял по территории достойных людей. К тому же простреленное плечо и чугуном налитый череп (каждый вдох – как выбор между тошнотой и обмороком) – оказались скверным набором для прожигателя жизни. Разочарование накатывало волна за волной. Вот и приходилось пить. Степенно, с усердием, забираясь в алкогольный наркоз как в спасение от боли, унижения, слабости. А ещё от памяти, и от памяти – особенно. Вторая бутылка не обжигающего уже пойла оказалась
СКАЧАТЬ
