Российский колокол № 3–4 (35) 2022. Литературно-художественный журнал

Чтение книги онлайн.

      Сквозь высоты музыки отзывается извечной же болью…

      …Снова разойдется «Мороз, Красный нос», поражая великолепием: зачарованные стоят леса, как великолепные музеи природного могущества, лежат мощные льды, зачехлившие реки, и только вступишь в зимний русский лес – слышится:

      И какою силой, какою верой в бесконечную творческую мощь народа звучит хрестоматийный «Школьник»…

      Сострадание некрасовской музы – ко всем попавшим в жизнь, вынужденным в ней искать себя, да так, чтобы не слишком утеснять других, – велико, как велика и вера в замечательное грядущее; и если со вторым нам удается соприкоснуться мало, все время наступая на пресловутые грабли, первого нам так не хватает! И как знать, возможно, второе неразрывно и связано с недостатком первого?

      И думается – тут вдумчивое чтение Н. А. Некрасова может помочь.

      Страшно начинается, страшно длится, врезается в сознание:

      Жесткие, морозом скрепленные картины, а музыка, волшебная музыка мороза все равно звучит величественно – вечным…

      Но жизнь лучше не будет: есть как есть – не поверить, что когда-то настанет другое время:

      Патриархальность, сходящаяся с трагедией; трагедия, отрицающая нужность оной патриархальности…

      Речь пойдет о крестьянской жизни, являвшейся вариантом креста на Руси на протяжении многих и многих веков.

      Речь польется, живописуя драмы, которые перекусывают жизни людские, и речь эта будет музыкой жизни, с которой… ничего, казалось, не сделать.

      Но она будет изменена, однако, даже круто, даже сильно!

      …И все равно Мороз-воевода обойдет свои владения, и будет трещать и стрелять великолепный синеватый снежный пласт…

      Будут громоздиться красоты снежного, отливающего розовым серебра, будет природная мудрость; хоть панорамы, развернутые в поэме, отрицают мудрое устройство общества.

      Тогдашнего.

      Но и теперь особо нечем гордиться.

      …Мы сталкивались с дедушкой Мазаем с ранних лет, поэма входила в детский мир священным образом доброты, и зайцы – эти милые зверушки, всегда ассоциирующиеся с детством, – представали своеобразным символом – знаком помощи, необходимой всем.

      В естественности некрасовского стиха есть своя особая гармония плавности, напевности: его хочется именно про-певать, а не читать.

      …Кажется, в конце жизни Некрасов изверился в словах: