Российский колокол № 3–4 (35) 2022. Литературно-художественный журнал

Чтение книги онлайн.

      Книги не меняют его.

      Но и без книг совсем захлебнулся в несправедливости и прагматизме.

      Шаржированный Тургенев, представленный Кармазиновым, другим – с точки зрения Достоевского – быть не мог: тут противопоставление двух противоположных форм творчества: бурление, поток, истовость Достоевского и ориентация на конкретный шедевр у Тургенева.

      Слишком разные: и уважительное друг к другу отношение в жизни будто бы ничего не значило.

      Бесы клубятся в провинциальной дыре: надо же откуда-то начинать.

      К ним не относится Кириллов, как-то криво втянутый (или почти) в их компанию.

      Теоретик самоубийства, так глубоко погруженный в себя, что действительность вторична.

      Сумрачный колорит не мог быть другим – вот появляется Шигалев, глядящий мрачно, рисующий панорамы грядущего мира – даже не тиранического, а дьявольски искаженного…

      Революционеры спародированы?

      Нет, методы их слишком претили Достоевскому, не верившему в подобные возможности переустройства общества, думавшему, что слезинка ребенка…

      А мир может меняться только через кровь, как ни ужасно это: назовите хоть одно человеческое значительное свершение, обошедшееся без оной…

      Мир, меняющийся через кровь, не устраивает классика, заваривающего крутую провинциальную драму.

      Пока провинциальную: она выплеснется в глобальный масштаб, исказив всю действительность, меняя ее, поднимая одних, низвергая других, ломая души, и…

      Все смешивается в алхимическом огромном сосуде классика, где впервые появляются очевидно плохие, почти без оттенков: Верховенский и прочие…

      Зеркало должно быть огромно, чтобы отразить душу народа; оно будет неровно и выпукло тою болью, что живет в ней, и сиять, как сияет свет затаенной надежды.

      Суммарный свод книг Достоевского, отшлифованный временем, превращается именно в такое сверкающее зеркало.

      Ибо кристалл души Раскольникова чист, как у ребенка; ибо фантом его зловещей фантазии, выданной за интеллектуальное построение, точно проносится мимо, хотя убийство было, этого невозможно отрицать, но накал муки – проедающая сущность героя совесть – так высок, а страдания в заключении столь серьезны, что и содеянное растворяется в них.

      Ибо нового Христа не ждет реальность, о чем знает прекрасно русифицированный великий инквизитор, но Мышкин, возвращающийся из Швейцарии, все же хочет проверить возможность родной земли принять новое проявление пророка.

      Ибо Карамазовы точно… не амбивалентность даже, а «расчетверенность» души русской, где Алёша – световой полюс, Иван – интеллектуальный вектор, причудливо изгибающийся, раз не выдерживает умственного напряжения, Митя – ярость страсти и лютый порыв щедрого сердца, а Фёдор – тьма земного пути; сложный суммарный портрет русского бытия ложится отражением в пласт гигантского зеркала, нечто проясняя, еще больше запутывая многое…

СКАЧАТЬ