Бабьим летом луны улыбка
не сулит уже чудеса,
самолета задорная рыбка
зарывается в небеса,
стены в звездочках косеножек,
дом по осени темно-желт;
стылым вечером память множит
рой прорех, пожирая шелк
шелестящих надежд, а планы
неприемлемы и желанны.
В сентябре гонг гудит – смириться!
Грянет хладная чистота
с первобытной зимней страницы,
будет память, как снег, чиста.
Эта память, злая невеста,
вечно кутается в фату…
Что за свадьба! Поминки б – вместо,
обойти ее за версту!
И созвездья тасуют звезды,
Забывая, что мир наш – создан.
«Можжевельника столб зеленый…»
Можжевельника столб зеленый,
фатоватые клены,
клин гусей за сарай относит,
в небе – осень.
Заблудился комар в паутине,
небо волглое сине.
Что друзей мне ведешь посторонних,
осень-сводня?
«Когда алкоголь наконец-то смывает сор…»
Ирине Знаменской
Когда алкоголь наконец-то смывает сор,
дела не мешают и стыд не настолько горек,
что вспомнить не страшно один заповедный спор,
в ночи прошуршавший, как галька на выдохе моря,
когда понимаешь: напрасно множить слова,
вершину возьмет не герой – единение слабых;
когда не надеешься – новые дерева
покроют ее, восставят зеленой лавой;
когда догадаешься: было непросто, но
так подлинно, ясно в наивности той небесной,
помедли, и улыбнись, и допей вино,
покуда еще ты вне.
То есть ты – над бездной.
«Смерть бабочки нежней, чем смерть жука…»
Смерть бабочки нежней, чем смерть жука,
и горихвостку жальче, чем ворону.
Мы обращаемся к событьям похоронным,
примериваясь вскользь, издалека.
Нам кажется, что есть – он есть? – порог
для милого в сравненье с повседневным;
но смерть приходит буднично, не гневно,
макая всякого в определенный срок.
В летейских водах пестрая пыльца
мешается с хитиновым покровом,
захочешь разделить – родись Хароном
и смерть лови на леску на живца.
«Флоренция, надменная старуха…»
Флоренция, надменная старуха,
не ярость копит – вековую ругань.
Со всех углов, со всех сторон брюзгливый Дант.
Одна усталость – яростный талант.
Не СКАЧАТЬ