##########пугливый след.
В лесу затерянном мне бродить
##########cколько осталось лет?
И, как в детстве лисица-мама
нам лизала продрогший бок,
шкуру тронет лучом усталым
солнце – рыженький лисий бог.
«Эти жалобы, без обращения письма…»
Эти жалобы, без обращения письма.
Подтвержденье – в чужом – своего.
Под стропилами ласточка пискнет.
Не беда, мой дружок, ничего.
Мы еще поживем, перемелем
эти жесткие зернышки дней.
Да всего-то прокралась неделя,
как куница по дреме ветвей.
Мы с тобой спали слишком спокойно,
пробуждаться теперь тяжело.
В перелетах далеких никто не покормит,
над водою натрудишь крыло.
Ты хотела вернуться туда, где медовый
запах клевера ветру знаком?
С каждым взмахом —
все дальше от дома.
А он был – этот дом?
«Воздух сгустился. Огонь осторожно…»
Воздух сгустился. Огонь осторожно вздохнул.
Что-то возникло едва уловимо, неясно.
Кто пошутил и пространство, как коврик, свернул
с нами внутри?
####################Дверь, участвуя в сговоре, лязгнет.
Наши слова – они значат не больше, чем дробь
камешков горной дорогой по днищу повозки.
Так – для сравненья – живые ступени метро
сами тебя передвинут из плоскости в плоскость.
Можно до боли обняться – останется пласт
жесткого воздуха, ясного и ледяного.
В пламени – хвост саламандры. Огонь не погас.
Все, что привычкой разъедено, кажется ново.
«И тогда я вышла в этот дождь…»
И тогда я вышла в этот дождь,
чтобы принести на стеблях капли.
В изжелта-табачном вздохе спальни
были сожаление и злость.
Ворох лепестков нарушил ток
мягкого, тягучего, сенного.
Нервно передернулась дорога
к станции. А солнечный желток
все скрывался в дымке-скорлупе.
От земли дрожал черничный запах.
Влажные нарциссы, словно запань,
преграждали путь к твоей руке.
«Присела на край кровати…»
Присела на край кровати.
Безмятежно и просто.
Дождь виноват. Эти капли
на смуглой коже.
Лесной цветок в бутылке из-под бальзама.
Птицы молчат.
Паук зашивает угол.
Светает.
Дремлет черная кошка на крыше сарая.
Лужица ожиданья.
Ветер стихает.