Двойной шпагат. Орфей. Опиум. Жан Кокто

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ возвращаясь домой в пять часов утра, пропускает мимо телеги зеленщиков, направляющихся на рынок.

      Впрочем, это неважно. В Жермене было что-то наследственно-сельское. Она возвращалась в потерянный рай, и Жак был уже не Жаком, а Жерменой, а значит, одной из тех повозок на высоких колесах, которые ранним утром дышат свежестью на площади Согласия, баюкая огородников, спящих, подобно королям-лежебокам, на ложе из капусты и роз.

      Поистине, Жермена кому угодно отвела бы глаза. Впору было и впрямь подумать, что не иллюзионист, а весна собственной персоной пускает в ход свои тайные пружины и ящики с двойным дном.

      Как же было Жаку, который мирился с идолом скейтинга, не принять эту бутафорскую раннюю зелень за настоящую?

      «Тысячи дорог удаляют от цели, – говорит Монтень, – к ней ведет одна»[15].

      Жак шел к цели. В вагоне он прижимал к себе Жермену, согревал ее и ребячился вовсю.

      Жак не нравился себе, но другим нравился. Они с Жерменой составляли красивую пару. Все принимали их за бесхитростных юных влюбленных, собравшихся на прогулку.

      Сколько непосредственности, сколько сюрпризов! Но эти сюрпризы бедной девочке брать было неоткуда, кроме как из рукава.

      Закулисных нитей Жак не видел так же искренне, как дети, аплодирующие представлению. Заслужить аплодисменты детей – уже хорошо.

      Жермена, отбросив прежние уловки, искренне верила в золотые часы и голубей, которых извлекала на свет. Иллюзионист разделял иллюзии публики.

      И вообще это путешествие было единственным глотком свежего воздуха, единственным чистым счастьем, которое им выпало.

      Ферма была маленькая. Жермена перездоровалась со всеми служанками и коровами. Целая свора щенков не давала ей проходу, покусывая за ноги. Она вскрикивала, отбрыкивалась, роняла шляпку.

      Завтракали в зале, где в камине пылал пожар. Ели чистые продукты, каких никогда не едят в городе. Только сыр в виноградном листе, подпорченный по всем правилам, составлял разительный контраст творогу и свежему мясу.

      После завтрака Жермена показала Жаку комнату отца, старого и уже неисправимого пьяницы.

      Посреди этой комнаты висел бумажный абажур всех цветов радуги. На комоде стояли выцветшие матросские и свадебные фотографии, а под стеклом – полумакет фрегата, наклеенный на волны, писанные зеленой краской.

      – Вот тут я – девственница, – сказала Жермена, протянув Жаку рамку из морских раковин. Раковины окружали голого младенца.

      У Жермены была здесь своя комната. Там они спали и там любили друг друга – в последний раз. Предчувствовал ли это Жак? Ни сном ни духом. Как и Жермена. И это понятно, поскольку в дальнейшем им предстояло еще не раз заниматься любовью.

      Они пустились в обратный путь на рассвете третьего дня, не успев устать. Они слышали петухов, занимавшихся друг от друга, как огоньки огромного газового канделябра. Все было обледенелое, мокрое, девственное. СКАЧАТЬ