полными символизма и философского опыта произведениями, с их интерпретацией. Они нашли возможность говорить и мыслить о тех же идеях и вопросах, но чуть в более узком русле. Образы судьбы и смерти в поздних симфониях русского композитора Чайковского, боготворимого им ничуть не менее Бетховена, Малера и Брукнера – это великолепно. Тут найдется место и для проблемы философского символизма образов музыки, и для музыкального творчества как разновидности философского мышления и дискурса, и для дилемм личности и экзистенции в целом. Это вдохновенно и удивительно ново, исключительно важно, ведь мир великих русских композиторов – не тех, которые утомляют слух особенностями и мелодиями русского фольклора, а тех, кто как Чайковский и Рахманинов, общечеловечны и истинно романтичны, возвысились до вдохновенного, экстатичного диалога о вечных дилеммах, мир русской музыки вообще, так и остается закрытым для европейской публики, для известных музыкантов… музыку русских исполняют, да… но исследования, которое раскрыло бы этот ее мир на уровне идей и понятий, строгих и концептуальных построений, в основательной осмысленности пронизывающих таковой процессов и тенденций, до сих пор нет, и философская сага о симфониях Чайковского может произвести настоящий фурор. Решение было найдено – Магдалена будет рядом с ним, чудо их общения и близости продолжится, но при этом обретет определенность в глазах окружающих и целомудренно не подойдет к той черте, которая так страшила сорокалетнего пана профессора философии. Так он думал и планировал. Увы. Всё это лишь ускорило развязку, которая так пугала пана профессора, а минувшей ночью заставила его чуть не сойти с ума от блаженства и счастья. Через короткие летние недели, то летящие курьерским поездом в диалогах и работе с Магдаленой, то чудесно и неторопливо текущие в предвкушении встречи с ней, он почувствовал безнадежно и окончательно – он не может без нее жить. Она нужна ему рядом, до последнего вздоха, как условие жизни. Он чувствовал, что она не равнодушна к нему именно глубоко лично, быть может даже испытывает нечто подобное или по крайней мере – вполне согласилась бы на роман с ним, но… какое у него право обладать этим живым, кажется не от «мира сего» чудом, этой словно из сказок женщиной, какие у него шансы? Он задавал себе этот вопрос всякий раз, когда мельком, иронично и скептически смотрел на себя в зеркало. Грузный медведь, которого от старости и увядания отделяют несколько недолгих лет. Привыкший целиком жить работой. Утопающий в уродливых привычках длительного одиночества. Да какое он имеет на нее право? Какое право он имеет вторгнуться со всеми муками и терзаниями его судьбы, борениями его души и духа в судьбу этой женщины – сказочно красивой, молодой и в расцвете лет, имеющей все возможности создать с кем-то красивую, благородную пару, которую непременно ждет огромная музыкальная карьера?
СКАЧАТЬ
