Собрание сочинений. Том 5. Евгений Евтушенко

Чтение книги онлайн.

      Когда меня спросил пурист из ПУРа[12]:

      «Куда на сборы нам отправить вас?» —

      ему ответил я притворно-хмуро:

      «Куда угодно, но не на Кавказ…»

      И с идеологических высот,

      я брошен был в Тбилиси, не терзаясь,

      как будто бы в капусту хитрый заяц —

      мне с детства с наказаньями везет!

      Я принимал их лишь полуповинно,

      тех, кто меня наказывал, дразня.

      Моих стихов, наверно, половину

      писали наказанья за меня!

      В Париже пишут, будто на Кавказ

      был сослан я, как Лермонтов, как Пушкин,

      а я в стране грузин, красиво пьющих,

      пил хванчкару, как мой солдатский квас.

      Я полюбил поющих труб металл,

      и чистоту оружия и коек,

      и даже дисциплину, против коей

      предубежденьем некогда блистал.

      Я полюбил солдат. Не без стыда

      я думал, что писал о них нечасто,

      и полюбил высокое начальство,

      чего не мог представить никогда.

      Поэзия и армия равны

      по ощущенью долга и устава —

      ведь на границах совести страны

      поэзия всегда погранзастава.

      Мне, право, подозрителен тот фрукт,

      который, заявляя, что он воин,

      из формулы «поэт-солдат» усвоил

      не честь солдата – фридриховский фрунт.

      Но так же мне сомнителен поэт,

      когда он весь разболтан и расхристан

      и ни армейской выправки в нем нет,

      ни мужества армейского, ни риска…

      Ко мне подходят с грохотом слова,

      как будто эшелоны новобранцев.

      В них надо хорошенько разобраться,

      до самой глубины к ним подобраться

      и преподать основы мастерства.

      Но часто, вроде опытный солдат,

      себя я ощущаю неумелым,

      когда в строю разбродном, онемелом

      слова с узлами штатскими стоят.

      Как важно, чтобы в миг той немоты

      за сильного тебя хоть кто-то принял,

      от широты своей душевной придал

      тебе значенье большее, чем ты.

      Полковник мне значенье придавал.

      Совсем смущенно он сказал: «Имею,

      Евгений Александрович, идею —

      на Пушкинский подняться перевал».

      …Была зарей навьючена Кура.

      Хинкальные – клубились, бились листья,

      и церкви плыли в мареве, когда

      мы выехали утром из Тбилиси.

      Пошли деревни. Любопытство, страх

      в глазенках несмышленышей чернели.

      Блестя, СКАЧАТЬ