Двадцатый век Натальи Храмцовой. Геннадий Алесандрович Дёмочкин
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Двадцатый век Натальи Храмцовой - Геннадий Алесандрович Дёмочкин страница 19

СКАЧАТЬ допрос и моего отца. Мира сказала, что там не было ни одного двусмысленного ответа, который можно было истолковать против Гречкина. Только: «нет», «не слышал», «не говорил», «не знаю».

      Гречкин Павел Яковлевич (1879, Симбирск – 1938, Ульяновск), первый директор областного краеведческого музея, краевед. Из дворян. Окончил симбирскую муж. гимназию (1900), естественное отделение физико-математического ф-та Петербургского университета, спецкурсы преподавателей кадетских корпусов (1905). Преподавал в симбирском кадетском корпусе (1907-1917) (…) В разгар гражданской войны возглавил работу по объединению дореволюционных симбирских музеев в единый Народный музей (с нач. 1930-х годов стал называться краеведческим), был его директором с июля 1919 по дек. 1937).

      (…) Гречкин выступил против попытки сноса памятника Н.М. Карамзину, решения Куйбышевского крайисполкома о передаче всех ценностей художественного музея в Куйбышев (ныне Самара). Привлёк к сотрудничеству с музеем известных учёных. Музей стал одним из лучших в Поволжье. «Музей в Ульяновске – это самостоятельное исследовательское учреждение. Это своя краевая Академия Наук», – писал академик Марр.

      (…) 9 декабря 1937 Гречкин по ложному обвинению был арестован и приговорен к расстрелу. Реабилитирован в 1956.

      М.М. Савич.

      Ульяновская-Симбирская энциклопедия, том I, 2000 г.

      – Выпустили папу неожиданно, причём, вот так, как его, должны были выпустить троих: его, бухгалтера техникума, где они вместе работали и третьего человека, которого папа не знал, но которого знал вот этот бухгалтер Голимский. Его искали по всем камерам часа два (а он, видно, заснул), его не нашли. И он отсидел десять лет.

      И вот как в нашем маленьком городке разносились вести: папу выпустили из тюрьмы между десятью и одиннадцатью утра. В 12 часов учительница в школе мне шёпотом сказала: «Иди домой, папа вернулся».

      Арест и тюрьма были для папы актом какой-то великой несправедливости. Причём, он не мог его понять. Вначале.

      Его кто-то спросил про его партнёра по шахматам – такой Мурзин был, они работали вместе в дорожно-механическом техникуме. Потом Мурзина посадили. И когда кто-то сказал: «Он жил на Дальнем Востоке и поэтому был японским шпионом», папа говорил: «Он не может быть шпионом, он обыватель. Он даже в шахматах обыватель».

      Помню, папины слова: «Нас с Голимским выпустили, но его-то знакомого на 10 лет упекли. За что?» И в этом отношении он был достаточно наивен.

      Причём, если перед войной эти непонятные аресты вызывали разговоры и всяческие сомнения, то с началом войны всё изменилось. Потому что стало не до этого. Жизнь круто повернулась в такую сторону, что надо было думать о куске хлеба (а папа об этом не умел думать). Глава семьи была мама. Лопату он держать тоже не умел, я выучилась, он – нет.

      А вот что он умел делать, это создавать настроение. То самое горьковское «человек выше сытости» – вот это у нас было и создавалось отцом. Он заставлял маму, совершенно замученную бытом, как-то встряхнуться: «А ты вспомни… СКАЧАТЬ