Творчество А.С. Пушкина в контексте христианской аксиологии. Н. П. Жилина

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ героя организовано так, что позиция автора и позиция героя близки к совпадению, почти неразличимы – до следующих стихов, в которых происходит резкий сдвиг в плоскость авторского сознания, обнаруживающего себя перед читателем эмоционально-оценочной открытостью:

      …Но, Боже, как играли страсти

      Его послушною душой!

[Пушкин, 4, 212]

      Если первая часть этого сложного предложения отражает самоощущение героя (не имеющего навыков самоанализа), то во второй воплощаются представления автора, обладающего глубоким знанием и тонким пониманием человеческой души. Именно это и дает ему возможность предсказания:

      С каким волнением кипели

      В его измученной груди!

      Давно ль, надолго ль усмирели?

      Они проснутся: погоди.

[Пушкин, 4, 212].

      Совмещение в одном синтаксическом целом двух различных точек зрения – автора и героя – еще яснее выявляет и резче обозначает несходство их идеологических позиций: для героя абсолютной ценностью является именно внешняя свобода, возможность отчуждения от всего окружающего – автор видит первопричину всего происходящего с человеком в состоянии его внутреннего мира.

      В научной литературе уже высказывалась мысль о том, что даже в «исключительных, едва ли не идеальных условиях Алеко не дано насладиться счастьем, узнать вкус подлинной свободы. И прежде всего потому, что он не в силах побороть бушующие в „его измученной груди“ страсти» [Гуревич: 1974, 75]. Главной причиной такого внутреннего «порабощения» исследователи вслед за В. Г. Белинским нередко считали «воспитавший его общественный уклад, который проявляется в злобных страстях» [Коровин, 235]. При этом не учитывалось, что понятие страсти как таковое принадлежит совершенно определенной системе мировоззрения, а именно – христианству, так же как представление о «коварной и слепой» Судьбе – язычеству. Основополагающему в языческом сознании понятию Судьбы противостоит в христианстве образ единого Бога, с которым неразрывно связано представление о нравственном законе, воплощенном в душе человека в виде совести. Если в языческих системах главным препятствием для обретения человеком свободы признается Судьба, то в христианстве – страсти, в рабство к которым с момента рождения попадает поврежденная первородным грехом человеческая натура. Именно страсти производят в душе человека обратное нравственному закону действие, вытесняя совесть. Таким образом, резкий интонационный сдвиг и изменение точки зрения в пушкинском повествовании выявляют и обозначают принадлежность героя и автора к противоположным аксиологическим системам – языческой и христианской. В то же время здесь возникает важнейшая в сюжете поэмы параллель судьба – страсти, неразрывно связанная с проблемой внешней и внутренней свободы.

      Исследуя древнейшие мифопоэтические представления о свободе, присущие различным народам индоевропейской языковой группы, М. М. Маковский отмечает: «В языческом сознании свобода понималась как божественная стихия… как СКАЧАТЬ