Творчество А.С. Пушкина в контексте христианской аксиологии. Н. П. Жилина
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Творчество А.С. Пушкина в контексте христианской аксиологии - Н. П. Жилина страница 24

СКАЧАТЬ сценами, имеет в своем основании не просто безответную любовь, со смертью любимой теряющую последнюю надежду. Внешние симптомы душевного аффекта, запечатленные в портрете Гирея, призваны выразить внутренний переворот, совершившийся в нем. Открывшийся Гирею через Марию неведомый ему прежде, недосягаемо высокий – духовный – уровень человеческого существования напрямую связан для него с христианством. Этим и объясняется появление не совсем обычного символа (как будто содержащего в себе одновременно знаки двух религий), где «осененная», то есть находящаяся «в сени» креста, «магометанская луна» выглядит поверженной:

      И в память горестной Марии

      Воздвигнул мраморный фонтан,

      В углу дворца уединенный.

      Над ним крестом осенена

      Магометанская луна

      (Символ, конечно, дерзновенный,

      Незнанья жалкая вина).

[Пушкин, 4, 192].

      Крымскому хану не может быть известно, что крест такой формы, использовавшийся еще в эпоху раннего христианства периода катакомб, называется якорным крестом, и нижняя часть этого знака, имеющая сходство с полумесяцем, в действительности обозначает собой поперечную часть якоря [ЭС, 260].

      Журчит во мраморе вода

      И каплет хладными слезами,

      Не умолкая никогда.

      Так плачет мать во дни печали

      О сыне, падшем на войне.

[Пушкин, 4, 192].

      Неожиданное сравнение выводит чувство Гирея из сферы чистой эротики, снова обращая читателя к иному уровню осмысления событий, описанных в поэме. В то же время событийно-финальные описания эксплицируют и важнейшие особенности авторской аксиологической системы: становится понятно, что сакрализованная романтическим мировоззрением грандиозная и всепобеждающая стихия любовной страсти в авторском сознании ни в коей мере не может быть сопоставима с высшими духовными ценностями горнего мира.

      В эпилоге, со сменой событийно-фабульного хронотопа, бахчисарайский дворец возникает уже в момент реального посещения его поэтом, в совершенно другую эпоху, отделенную от описанных событий огромной исторической дистанцией:

      Я посетил Бахчисарая

      В забвенье дремлющий дворец.

      Среди безмолвных переходов

      Бродил я там, где, бич народов,

      Татарин буйный пировал

      И после ужасов набега

      В роскошной лени утопал.

[Пушкин, 4, 193]

      «В забвенье дремлющий дворец», только воображением поэта восстановленный в деталях, давно утраченных в реальности, предстает теперь перед читателем как свидетельство краткости и преходящести всего земного:

      Еще поныне дышит нега

      В пустых покоях и садах;

      Играют волны, рдеют розы,

      И вьются виноградны лозы,

      И злато блещет на стенах.

      Я видел ветхие решетки,

      За коими, в своей весне,

      Янтарны разбирая четки,

      Вздыхали жены в тишине.

[Пушкин, 4, 193].

      Композиционно примыкающий к описанию дворца СКАЧАТЬ