Мне нужно то, чего нет на свете. Живые лица. Петербургские дневники. Зинаида Николаевна Гиппиус

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ я скорее с большевиками… Они требуют мира, они…

      Тут уж трудно было выдержать.

      – А Россия?!.. Россия?!..

      – Что ж Россия?

      – Вы с большевиками, и забыли Россию. Ведь Россия страдает!

      – Ну, она не очень-то и страдает…

      У меня дух перехватило. Слишком это было неожиданно. С Блоком много чего можно ждать, – но не этого же. Я говорю спокойно:

      – Александр Александрович. Я понимаю, что Боря может… Если он с большевиками – я пойму. Но ведь он – «потерянное дитя». А вы! Я не могу поверить, что вы… Вы!

      Молчание. Потом вдруг, точно другой голос, такой измененный:

      – Да ведь и я… Может быть, и я тоже… «потерянное дитя»?

      Так эти слова и остались звенеть у меня в ушах, последний мой телефон с Блоком:

      «Россия не очень и страдает… Скорее уж с большевиками… А если и я «потерянное дитя»?»

      О катастрофе не буду, конечно, распространяться. Прошла зима, страшнее и позорнее которой ранее никогда не было. Да, вот это забывают обыкновенно, а это надо помнить: большевики – позор России, несмываемое с нее никогда пятно, даже страданиями и кровью ее праведников несмываемое.

      …Но и такой, моя Россия,

      Ты всех краев дороже мне!

      К счастью. Блок написал эти строчки задолго до большевизма, и «такая» – не значит (в этом стихотворении) «большевистская». Однако – чем утешаться? Сомнений не было: Блок с ними. С ними же, явно, был и Андрей Белый. Оба писали и работали в «Скифах» – издательстве этого переметчика – не то левого эсэра, не то уж партийного большевика – Иванова-Разумника.

      Слышно было, что и в разных учреждениях они оба добровольно работают. Блок вместе с Луначарским и Горьким. Его поэма «Двенадцать», напечатанная в этих самых «Скифах», неожиданно кончающаяся Христом, ведущим 12 красногвардейцев-хулиганов, очень нашумела. Нравилось, что красногвардейцев 12, что они как новые апостолы. Целая литература создалась об этих «апостолах» еще при жизни Блока. Наверно, и его спрашивали, как он понимает сам этого неожиданного Христа впереди двенадцати. И, наверно, он не сказал, – «потому что это несказанно». Большевики, несказанностью не смущаясь, с удовольствием пользовались «Двенадцатью»: где только ни болтались тряпки с надписью:

      Мы на горе всем буржуям

      Мировой пожар раздуем.

      Даже красноармейцам надоело, тем более, что мировой пожар, хоть и дулся, – не раздувался.

      Видали мы и более смелые плакаты, из тех же «Двенадцати»:

      …Эй, не трусь!

      Пальнем-ка пулей в святую Русь!—

      и еще что-то вроде.

      Не хотелось даже и слышать ничего о Блоке. Немножко от боли не хотелось. А думалось часто. Собственно кощунство «Двенадцати» ему нельзя было ставить в вину. Он не понимал кощунства. И, главное, не понимал, что тут чего-то не понимает. Везде особенно остро чувствовал свое «ничегонепонимание» и был тонок, а вот где-то здесь, около религии, не чувствовал, – и был груб. И невинен в грубости своей. Что требовать от СКАЧАТЬ