Все мы знали: судьба Жоры теперь целиком в руках этого безжалостного человека. Что взбредёт ему в голову завтра или даже через час – непредсказуемо.
1 августа 1943 года
В город нас не пустили и заперли снова в лагере. Казалось, что этот день принесёт лишь скуку. Кто-то сразу же занялся игрой в карты, кто-то – в домино, а я снова открыл потрёпанный томик «Трёх мушкетёров». Но наш покой продлился недолго: резкий крик прорезал тишину, словно удар хлыста. Мы выскочили на улицу и замерли, наблюдая за тем, как Кожанка, всем известный полицай, одной рукой удерживает какого-то парня, а другой – яростно бьёт его палкой. Его удары звучали по-разному: то глухо, то звонко, словно били по дереву, а бедный парень кричал невыносимо, пока наконец не рухнул на землю. Кожанка, с пеной у рта, продолжал избивать его, выкрикивая: «Мне надоело твоё предательство! Надоело гоняться за картёжниками!»
Отбросив парня в сторону, Кожанка ринулся к стулу, на котором, судя по всему, сидел до этого, схватил его и швырнул вслед за несчастным, сбив его с ног. Крича, парень поспешил укрыться за бараком, но Кожанка, не удовлетворившись этим, схватил стул и пригрозил нам: «Мерзавцы, мешки с дерьмом!» Мы тут же кинулись врассыпную, каждый стараясь укрыться, чтобы не стать следующей жертвой его ярости.
Но от этого показательного побоя возникло больше вопросов, чем ясности. Многие не поверили в искренность Кожанки – уж слишком шумное и театральное представление, как будто на нас хотели произвести впечатление. Некоторые уверены, что Кожанка специально всё это устроил, чтобы прикрыть настоящего доносчика.
Несчастного парня, которого так избили, отселили на отдельные нары, а его товарищи холодно велели остальным соблюдать бойкот. Их недоверие звучало жестко и с презрением: «Врёшь!», «Ну что, понравилась наука?», «Привет от фюрера!»
В барак влетел дежурный полицай:
– Sechsundvierzig? – Сорок шестой?
– Да.
– Почему не на работе? Мастер звонит, ищет.
– На формовку не пойду, нет сил носить тяжелые опоки.
Я ожидал немедленной экзекуции, но он меня не тронул. Отвёл в карцер и запер. В кромешной тьме слух сильно обостряется. На ужин не выпускают. Постучал, попросил воды. Полицай сказал: "Подожди" и ушёл. Я сел в углу на полу и стал ждать.
Часа через два попросился в уборную. Отвели. В рукомойнике напился воды. Лагерь уже спал. "Значит, сегодня бить не будут", – подумал я. Уснул сразу. Проснулся в гробовой тишине. Слышен лишь храп полицая. Лежать на голом полу было твёрдо и холодно.
Второй раз проснулся, когда лагерь выгоняли на работу. Подумал: "Скоро поведут на экзекуцию". Постучал, попросил воды. Сказали: "Сейчас". Мучительно медленно тянется время. Терзает жажда. Уже наши приходили на обед и давно ушли. Жажда сильнее голода. Лежу навзничь, не шевелюсь. СКАЧАТЬ