Переломное время
5 июля 1943 года — 1 января 1944 года
Девушка из Полтавской области получила письмо. Писали, что немцы сжигают дома и гонят всех к Днепру рыть окопы. Слёзы, крики, боль – жизнь в её самой мрачной форме.
Кажется, я уже описывал наш режим, но повторю – этот распорядок застревает в памяти, как заноза. Каждое утро, когда сон еще держит нас, словно укрытием, раздаётся крик дежурного полицаев: «Aufzustehen!!» Если кто-то не поднимается сразу, получает удар палкой в бок. Через пятнадцать минут, заправив постели и умывшись, мы садимся за завтрак. Дежурные приносят кофе-эрзац и хлеб. В половине шестого нас выгоняют на завод, до которого всего дорогу перейти. Работа начинается строго в шесть по гудку.
В девять – первый перерыв на завтрак. Немцы садятся перекусить бутербродами, а мы курим за цехом, где хоть немного можно передохнуть. В полдень – обед. Для нас это тарелка баланды из лагерной столовой. Немцы снова едят бутерброды, а кто-то идет в заводскую столовую на овощной суп с хлебом. В три дня у них еще один перерыв для кофе или булочек, а в четыре они идут домой. Мы остаёмся работать до шести, пока за нами наблюдает мастер. На ужин та же баланда. Спасает только гиздопар – без него, считай, всё пропало. Отбой в десять, но почти все валятся на койки раньше.
По вечерам иногда слышна гитара и мандолина на «бледоходе». Репертуар на удивление совпадает с характерами тех, кто играет:
Коля Беспорточный поёт печально и тихо: «Жизнь течёт печально и капризно, дни бегут; никто не вернёт…»
Володя Чекаловец с лёгкой улыбкой исполняет: «В бананово-лимонном Сингапуре…»
Павел Домбровский трогательно тянет: «Катя, Катюша, подружка моя, помнишь ли тёплое лето это?..»
Эмиль выводит грустные строки: «Чёрную розу, эмблему печали, вы в час разлуки мне принесли…»
Вчера у нас была дезинфекция. Откуда только берутся эти клопы-кровопийцы? Этот день оказался хуже, чем любой рабочий. В комнатах развели серу, окна и двери заперли, а нас повели в баню. В душевой нас продержали почти весь день – санобработка белья не получилась. Вернулись в лагерь поздно, открыли окна, но в бараке невозможно было находиться: везде едкий запах серы, глаза слезятся, а в носу словно режет. Вынесли матрасы на двор и улеглись под открытым небом. Весь двор был усыпан матрасами. Полчаса спустя пошел дождь. Мы затащили матрасы в барак, к счастью, без луж – весь двор засыпан шлаком. СКАЧАТЬ