кого-нибудь уступить. Грязный узкий плацкарт, все какие-то нервные, с баулами: как же, уступят! Но повезло с проводником – он устроил Василя на такую же боковушку, но нижнюю, рядом с тамбуром. Вспомнилось, как на место назначения, ещё призывником, Василь тоже ехал в поезде, ребята посылали гонцов за водкой и пили, тренькали на гитаре, хохмили, заглушая страх перед смертью. Теперь он тоже боялся, но уже другого, – новой жизни. Он старался не думать, что она может оказаться нищей, бессмысленной и долгой. Два дня в пути проводник навещал Василя, предлагал чай, угощал сигаретами, называл «сынок». Здоровый такой дядька, и глаза у него внимательные, вроде даже понимающие были. Сигареты Василь брал охотно, а вот стакан чая пил очень медленно, растягивал на день, – сходить в трясущемся поезде в туалет была уже проблема. Всё, что раньше казалось мелочью, теперь выросло, стало угрожающе большим, сложным, а он сам как будто уменьшился, снова оказался маленьким, неуклюжим, как в детстве. Но он только сжимал зубы и терпел: «Не сломает меня эта сука-жизнь, раз жив остался, значит так надо», – крепился он. На второй вечер проводник рассказал, что его старший сын погиб в горячей точке: «Остались жена и дочка-школьница. Может, и хорошо, что не пацан, а девчонка. Нарожает нам правнуков, и наш след на земле будет. Ты не тушуйся, сынок, может и тебе судьба улыбнётся, парней сейчас мало осталось, война подмела». И под задушевную беседу вдруг предложил Василю курнуть плант. Василь угостился, и пока они вдыхали ароматный дымок, проводник подал идею открыть дома точку и сбывать травку. «А что, хороший заработок, не пыльный, сиди дома да деньги греби. Раз в неделю я в Москве бываю, у меня товар проверенный, качественный. Войдёшь в дело – будешь и ты на масло икру мазать, да и девчонки богатых любят», – смеялся он. Но Василь отказался. Наврал, что отец у него гаишник, в дом друзья его заходят, – шила не утаишь. Хотя отца-то и в помине не было, только пара чёрно-белых фоток в мамкином альбоме. Родила она Василя поздно, под сорок, растила одна, алименты приходили лет пять, а потом кончились. По старому месту работы и жительства родителя пришла справка, что уволился, выбыл, а куда – неизвестно. Мать у порога встретила его тихо, показалась ему постаревшей, осунувшейся, но обошлось без слёз и причитаний, которых он больше всего боялся. Она стояла в узкой прихожей и смотрела со стороны, скорбно сгорбив плечи, как он двигается, помогая себе руками, натужно-весело поглядывая на неё снизу вверх: «Видишь, я всё сам могу, – привык!» А ведь всего несколько месяцев назад он был выше матери на целую голову. Она, конечно, переживала, сидя с соседками на лавочке, делилась полушёпотом своим горем, будто сын мог услышать её с седьмого этажа: «И всё сам, всё сам, даже мыться не даёт помогать – злится, ругается, если захочешь помочь. Господи, ведь мальчишка ещё, только школу весной окончил. И такое ему – за что? За несколько месяцев так изменился. Не повзрослел, – куда там, скорее, обозлился. Как загнанный в угол щенок, рычит, показывает клыки, – а сам не знает, что делать, как
СКАЧАТЬ
