благо кто-нибудь во дворе да проставлялся. «Не человек я теперь, – тоскливо думал он, – полчеловека. – Ползаю, мешаюсь у всех под ногами. На что мне такая жизнь, да и жизнь ли это вообще?» Мать Василя зачастила на церковные службы, ездила по святым местам, заговорила не своим, каким-то искусственно-приторным голосом о божьем промысле и смирении. Хотела и его «воцерковить», но он жёстко упёрся, ещё больше отдалился от неё. Это было уже слишком: ставить свечки, бить поклоны. Кому, за что? Какой был смысл во всём, что произошло с ним, с такими же пацанами, которых отправляли в эту мясорубку, прикрывая красивым названием «интернациональный долг»? Чей это долг, чья это война, не понимал Василь, только чувствовал, что правда замалчивается, а то, что просачивается из газет, – всего лишь пропагандистская ложь, и всё нутро его противилось как религиозному всепрощению, так и официально одобренному жертвоприношению своих ради чужих. Эта война, проехавшая по нему локомотивом, стала толчком для переоценки его идеальных представлений о жизни, почерпнутых, в основном, из школьной программы, сильно отстающей от реальности. Почти все одноклассники уже учились в ВУЗах. Он же летом перед призывом завалил первый экзамен по математике, на остальные идти не было смысла. Слонялся без дела по улицам, в техникум не пошёл, его грызла гордыня: всё-таки серебряная медаль. Решил лучше подготовиться и поступать на следующий год, но от армии откосить не удалось. Эх, лучше бы учился в техникуме, получал бы профессию. Мог бы руками хоть что-то делать, раз башка подвела. Василь посмотрел на свои потемневшие намозоленные ладони и словно проснулся: «Вот я дурак, руки-то целы!» А ведь в школе он любил уроки труда. Вспомнилось, как приятно взять стамеску и поводить по брюшку баклашки, снимая тонкую кудрявую стружку. А запах свежей древесины? А узор, который проступает сквозь морилку, похожий на горный или песчаный пейзаж? Самая обычная деревяшка готова стать чем-то нужным, полезным. Василь как будто нащупал что-то важное для себя, какой-то смысл. Он быстро собрался и направился в столярную мастерскую, работавшую неподалёку. Там хорошо пахло свежим деревом, краской, лаком, раздавались наперебой жужжащие звуки пилы и болгарки, сыпались опилки. Василь стоял у входа и вдыхал, словно впитывал в себя мир столярного ремесла. Из ворот вышел знакомый мастер Мартыныч, закурил, угостил Василя.
Мартыныч ничего не ответил, только затянулся покрепче. – Не верите? У меня пятёрка на трудах была. Могу принести аттестат. – Да уж какой тут аттестат? Не положено нам таких брать, не сердись. – А каких таких? Тут же руками работать надо, руки-то у меня целы! – не унимался Василь.
Мартыныч глубоко затянулся, резко выдохнул, сплюнул и, не докурив, бросил сигарету на землю, прихлопнув огонёк осыпанным опилками ботинком. Не глядя на Василя, столяр вернулся обратно в мастерскую. Василю захотелось напиться, и он покатил в «Избушку».
СКАЧАТЬ
