– О чем вы, дядя? – перебила его Липа и присела рядом с Егором.
– О Пушке.
– Ошейник… – отозвался парень и в упор посмотрел на доктора. – Не отец – мать сказала.
«А глаза у него действительно удивительные, как верно племяшка подметила, – невольно подумалось Карлу Натановичу. – Только вот незачем ей к парню так ластиться…» – Покоробило его немного, что припала Липа безвольной головой к Егорову плечу, да глаза томно закатила.
– Эй, Натаныч, чего замер?! – гаркнул Кравцов. – Живо давай сюда свою вонючку! Не видишь, девка опять в обморок брыкнулась!
– Чтоб второй раз за день?! – удивился доктора. – Ежели только… – Он вдруг хлопнул себя по лбу. – Ну девка! Ну шустра! Видать, гормоны играют. – Он поднес к носу племяшки смоченную нашатырем вату и спросил у Егора, будто невзначай: – Так и что же Христина про ошейник-то сказала?
Алимпия поморщилась, чихнула и, выпучив испуганно глаза, живо сдвинулась подале.
– Сказала: «Если найдешь мертвую собаку – найдешь счастье», – зыркнув на нее исподлобья, буркнул Кравцов и встал с дивана. Обошел стол и уселся в хозяйское кресло, прежде сбросив долой атласную подушку.
– И все? – спросил доктор, заподозрив неладное.
– Нет, не все. Еще сказала: «Живой пес счастье не отдаст, а с мертвого – сам возьмешь». Я уж думал, шкуру придется сдирать: может, ценная какая, но после смекнул, что в ошейнике дело. Покажешь, старый хрен, где спрятал?
– Отчего ж не показать, – обреченно вздохнул доктор, – ты как раз и сидишь на нем.
Без всяких раздумий Егор вытащил из голенища финку.
– Резать обивку не позволю! – «дал петуха» Карл Натанович.
Кравцов спрятал нож, перетащил кресло в центр комнаты и перевернул кверху днищем. Уперся в него рукой, а другой обхватил резную ножку и со всей дури дернул.
Доктор аж зажмурился от эдакого вандализма.
– Открутить не пробовал? – воскликнула Алимпия, но опоздала: вырванная с мясом деревяшка осталась в руке парня.
– Мудро запрятал, – тихо произнес Егор, вытащив из полости бархатную ленту. Пропустил меж пальцев. – Пять камней, как и говорила. Однако сдается мне, что ворованные они, как есть ворованные: мамкой моей у отца твоего. Так что, забирай! – Он бухнулся пред Липой на колени и с треском разорвал бархат.
– О-ох, – выдохнула она, подставив руки ковшиком.
Сердечко Карла Натановича опасливо ёкнуло: в ладонях племяшки переливались радужными гранями маленькие прозрачные камушки. Он быстро отвел бегающий взор и в расстроенных чувствах подошел к поверженному креслу, приподнял его и прислонил к стене. Кресло завалилось на бок.
«Надо бы в починку отнести», – подумал он. Придвинул к столу пуфик, положил на него атласную подушечку и уселся, СКАЧАТЬ