Моя летопись. Воспоминания. Надежда Тэффи

Чтение книги онлайн.

      Аверченко ведет меня под руку.

      – Ведь хозяйка предупреждала, – хочу я сказать, но не могу разжать зубы и ничего не могу выговорить.

      – Мы попросим горячего чая! – кричит Гуськин. – И мигрень живо пройдет. От холодного мигрень всегда проходит. Что?

      Когда мы подошли к дому, он шепнул:

      – Актрисам нашим ни о чем ни полслова. Все равно, если даже очень громко завизжать, так новый строй наладить не успеют – нам утром надо уезжать. Что-о?

      Туськино «что-о?» не означает вопроса и ответа не требует. Это просто стиль и риторическое украшение речи. Хотя иногда казалось, что в Гуськине два человека: один говорит, а другой с удивлением переспрашивает.

      Дома застали мирную картину: лампа, самовар. Одна из актрис поит молоком свою собачку, другая репетирует какой-то монолог для вечера.

      Что же, однако, я буду читать? Какая у нас будет аудитория? Робеспьер говорил, что все «светлые личности, сбросившие вековые цепи», – каторжники, что ли? И вдобавок «глубокие ценители и знатоки искусства». Какого искусства? Аверченко решил, что «блатной музыки».

      Что же читать?

      – Надо читать нежные стихи, – решила Оленушка. – Поэзия облагораживает.

      – А я все-таки лучше прочту сценку в участке. Не так благородно, зато роднее, – сказал Аверченко.

      Оленушка спорила. Она на гастролях в Западном крае читала мою «Федосью». «Ходила Федосья, калека перехожая» и т. д. (вещь очень актерами любимая и зачитанная).

      – И вот, представьте себе, в антракте забежал ко мне за кулисы один старый иноверец, совсем простой, и со слезами говорил: «Милая госпожа артистка, ну прочтите же еще раз про эту Морковью».

      – Ведь там же про Христа говорилось, – пламенно убеждала Оленушка, – иноверцу, наверное, это было неприятно, а все-таки это его растрогало.

      – Милая Оленушка, – сказала я. – Вашего «иноверца» здесь, наверное, не будет. Читайте лучше что-нибудь про аэроплан или про жареную баранину…

      В сенях раздался восторженный голос Робеспьера.

      Я вышла из комнаты.

      Вечер. Восемь часов.

      Пора отправляться на знаменитый концерт.

      Как одеться? Вопрос серьезный. Думали, думали – решили надеть блузки и юбки.

      – Если наденем что-нибудь понаряднее – наверное, ограбят, – сказала актриса с собачкой. – Не надо им показывать, что у нас есть приличные платья.

      – Ладно.

      Идти придется пешком, через ограды, пересечь полотно железной дороги, потом мимо амбаров… Дождь. Грязь хлюпает, где пожиже, и чмокает, где погуще. Впотьмах кажется, будто она кипит и шевелится.

      Оленушка сразу завязла и пищит, что у нее «калоши захлебнулись».

      Гуськин водит над дорогой слепым фонариком, словно кадит дождю и ночи.

      Какая неуютная дорога в «Клуб просвещения СКАЧАТЬ