Юность в Железнодольске. Николай Воронов

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ было обкошено. Перерушев загнал Чирушку в камыш. Пыльными губами она ловила остролистые верхушки, косясь на людей. Марии казалось, что лошадь боится, как бы они не засобирались в дорогу, потому и посматривает тревожными глазами.

      Пока сын гонял по отмели сеголетков и пока Перерушев, зашедший в воду по шею, нырял, выдирая из дна рогозу, Мария разломала жареного крольчонка и отвалила три ломтя от каравая, испеченного из смеси лебеды, ржи, картошки.

      Сережа не разрешал резать своих крольчат, а Перерушев считал, что есть их великий грех. Она соврала им, будто купила у пастуха тушканчиков, пойманных петлей, и сжарила.

      На сладкое Мария разделала им рогозу. Она считала, что самое вкусное в рогозе – сердцевина, и удивилась, узнав от Перерушева, что гораздо вкусней сердцевины длинные, выпускаемые корнями когти, из них вымахивают новые рогозовые факелы. Очищенные когти напоминают капустную кочерыжку.

      Зной истаял. Запрягли Чирушку. К вечеру были в горах. Ехали вдоль обманной реки: то и дело мерещился где-то впереди гортанный галдеж толпы; когда приближались к тому месту, откуда доносило звуки, то это был перекат – шумела зубчатая вода, падая ступенями по голышам.

      Перерушев беспокойно оглядывался: полымливо закатное небо. Не к худу ли? Не к пожарам ли?

      Когда спускались к броду, на той стороне, из туманной дорожной пробоины средь елей, появился пеший парень. Патлы нечесаны, рубаха навыпуск, штанины внизу лоскутами. Молчал, покуда они не достигли перекатной стремнины, и тогда приказал:

      – Обратно. Карантин. Сибирка.

      Перерушев оскорбился:

      – Нешто сразу не мог сказать? Поди сам теперь поверни.

      Босяк спустился к броду, скользя ногами по рыжему песку. Лошадь прядала ушами, всхрапывала. Она ощерилась, едва парень попробовал схватить ее под уздцы. Его дерзость взбеленила Перерушева. Он вскинул берданку. Патлатый отскочил и отстал.

      На повороте их нагнал жалобный крик:

      – Девушка, подай хлебца!

      Перерушев отозвался: нету у них хлеба для лихого человека. Парень, робко труся за рыдваном, жаловался, что от самого Железнодольска у него во рту не было хлебной крошечки. Милостыню не подают ни в деревнях, ни на дорогах, принимают за бандита. А он никакой не бандит. Он вербованный. Работал на мотовозе. Сцепливал вагонетки, вываливал из них бетон. За день набегается, намается, спит, как дохлый. Общежитие – барак. Нары от стены, до стены. К вечеру полторы сотни гавриков сойдутся – свара, драки, ночью воровство. Решил – в бега. Пробирается в Маракаево, к матери.

      Мария велела остановить, отрежет бедолаге хлебушка. Но Перерушев гнал лошадь, шепча: в горах балуют разбойники, и этот, видать, из них, хоть и прикидывается казанской сиротой, а доверься ему – ножом полоснет.

      Парень отстал, заплакал и пошел к броду, утираясь рукавом.

      – Мамка, дай ему хлеба! – закричал Сережа и ткнул ее в плечо.

      – Никодимыч, останови.

      Под СКАЧАТЬ