Мир тесен. Евгений Войскунский

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ лишних слов, – опять прервал меня Щербинин. – Суду все ясно. Пойди на пирс, там стоит дредноут Бэ-пэ тринадцать. На нем спросишь Кузьмичева Степана Лукича, контр-адмирала. Скажешь, что Щербинин Иван Васильич лично просит его взять ночью на борт одного фрайера. У которого шея обвязана. Запомнил?

      – Да, – сказал я, невольно тронув пальцами повязку на шее. – Дредноут Бэ-пэ тринадцать. Контр-адмирал Кузьмичев.

      – Степан Лукич, – строго добавил Щербинин. – Дуй.

      Он снова отдался во власть музыки.

      Вскоре я спустился с крутой скалы к маленькому дощатому хорсенскому пирсу. Возле него громоздились бревна, трое парней в армейском обмундировании связывали плоты. У уреза воды стояли несколько маленьких срубов, похожих на те, которые ставят над колодцами в деревнях. У пирса и у старой ржавой баржи, тоже используемой как причал, покачивалась хорсенская флотилия – полдюжины шлюпок-шестерок, разъездной катерок, несколько мотоботов, среди них и суденышко с крупно выведенным на борту: «БП-13». Это был тот самый буксир портовый, на котором восемнадцатого августа мы высадились на Молнию. Старой посудине давно пора на пенсию, да вот война не отпускает, в десантное судно преобразовала. Посередке БП-13 с мотора был снят кожух, там сидел на четвереньках, погрузив руки в машинное чрево, человек мрачного вида. Я остановился против него на краю пирса и спросил:

      – Вы Степан Лукич?

      Моторист звякал ключом. Слегка повернул ко мне голову в помятой мичманке, бросил:

      – Ну?

      Я передал ему личную просьбу Щербинина. Некоторое время он молча продолжал копаться в моторе. Тылом руки, испачканной маслом, отер лоб и буркнул, что у него не пассажирский пароход.

      – Это я знаю, – ответил я, сохраняя на лице искательную улыбку. – Иван Васильич очень просил. Лично.

      Он помолчал еще дольше, а потом сухо спросил:

      – А если тебя кокнут, кто отвечать будет? Иван Васильич?

      Теперь я промолчал. Моторист трудолюбиво счищал нагар со свечей, протирал их ветошью.

      – Ладно, – сказал он, когда я уже собрался уходить. – Приходи в двадцать два тридцать. Чтоб никто не видел.

      На обратном пути до лазарета я примечал и запоминал тропинки, идущие в обход дзотов, у которых с наступлением темноты будут часовые. Мне предстояло пройти незамеченным. Ну что ж, некоторым навыком скалолазания (вернее, скалоползания) я обзавелся на Молнии.

      Когда я спустился в темный и душный после свежести дня, пропахший йодом, спиртом и болью подвал лазарета, на меня накинулся Лисицын: где был? кто разрешил? что за безобразие? Я сказал, что был на кладбище, где похоронен мой друг. Лисицын поворчал еще, пообещал мне губу за самовольную отлучку (а вот вопрос, между прочим: действовала ли на Xанко гауптвахта после начала войны?), а потом сказал:

      – От твоего друга Шамрая остались личные вещи. Ну, шмоток немного. Тельник, трусы. Суконка первого срока. Это сдано на вещевой склад. А вот бумажник. Письма там, фото. Возьмешь?

      – Возьму, – СКАЧАТЬ