и утюгам. Съел финик, найденный в вазочке на столе, вытер клеенку тряпкой, вытряхнул песчинки и мусор и закурил закат, расширяющийся на кончике сигареты и покрывающий красным цветом весь мир. Заполняющий его мыслями из головы, которые высасывает сигарета и умирает от переизбытка себя. Так рождаются боги, чьи фигуры и плоть разбивает молотом Ницше, гуляющий в кепке и трико и выгуливающий ротвейлеров – свои книги, ставшие псами, чтоб пойти вспять – до волков. Михаил вышел на улицу, заперев дверь – подперев собой, пятидесятилетним и тучным, как семь библейских лет, встретил знакомого и покатался с ним на во дворе на качелях. Решили вдвоем почитать стихи по смартфону, открыли Бродского и озвучили Конец прекрасной эпохи, впали в кайф, в наслаждение, в брежневскую эпоху, когда медведь – Брежнев – проспал восемнадцать лет в берлоге – в СССР. Сходили в магазин, взяли квас, выпили его на скамье, куря сигареты Ротшильд, вдыхая их аромат, смешанный с вкусом перца, томата и огурцов. Напиток быстро закончился, поскольку был вкусным и холодным, а вечер был жарок и душен, как душман и Афганистан. Лето текло во все стороны, разносило себя, раздувало, охватывало собой все уголки сознания Генсбура, окружающего Москву, Рим и Париж и оттуда несущегося на остальные города и деревни, чтобы заполнить их дыханием водки и сигарет. Михаил расстался с товарищем, поднялся к себе, дунул и завалился на диван, животом вниз, чтобы не видеть телевизор, включенный до того. Голова была большим циферблатом, не показывающим время вообще, так как не было стрелок, но на лбу красовалась цифра двадцать четыре, а левый глаз был вечером, идущим наверх, а правый – ночью, переходящей в рассвет. Так думал Михаил и засыпал, вздрагивал и просыпался. Слушал телеэкран, речи о бесконечной любви льва к антилопе, сосредоточенной у хищника на зубах, которые буквы, сложенные на шее травоядного в слово люблю. В итоге все же уснул до утра, увидев перед пробуждением Землю плоской со своим лицом на весь земной диск. Проснулся часов в девять, сходил в уборную, в ванную, на кухню, где и пристроился, чтобы пить чай.
9
Зашел в новости, увидел, что Нобелевскую премию будут вручать по новым номинациям – за количество выпитого пива, за секс, за депрессию и за число убитых людей. Включил фильм на смартфоне Три метра над уровнем неба, погрузился в него, сгонял в ночь на чоппере, подхватил девчонку и сифилис от нее, поцеловался с ней, затанцевал на двух колесах под прохладную музыку и разнес черного ублюдка, представившегося Гиви, Кареном и Хасиком. Высунул мысль из себя в блокнот: творчество – когда нет одного или двух зубов. А не только Кофе и сигареты, хотя и они, причем во многом и целом. Но и чай иногда, если куришь LD. Выпускаешь дымок, выстраиваешь мысли, смешиваешь их, тасуешь имена из прошлого, читаешь Экзюпери, летишь над ночным Лиссабоном, проникаешь в Испанию, листаешь записную книжку, находишь отметки, записи, черновики стихов, живешь не себя, а другого, скажем, Онетти или Караваджо – назад и растворяешь
СКАЧАТЬ
