Иерусалимские дневники (сборник). Игорь Губерман

Чтение книги онлайн.

      Взойдёт огонь большой войны,

      взыграет бойня дикая,

      по чувствам каждой стороны —

      святая и великая.

      Где теперь болтуны и задиры,

      посылавшие времени вызов?

      Занимают надолго сортиры

      и дремотно глядят в телевизор.

      Жестокость жизни беспредельна,

      слезу не грех смахнуть украдкой,

      а вместе с этим нераздельно —

      блаженство пьесы этой краткой.

      В пространстве духа тьмой кустисты

      углы за светлыми дворами,

      там оборотни-гуманисты

      стоят обычно с топорами.

      Пока наш век неслышно тает,

      душа – болит, а дух – витает.

      Похоже, я немного раздвоился,

      при этом не во сне, а наяву:

      я тот люблю дурдом, где я родился,

      и тот люблю дурдом, где я живу.

      По виду несходства раздор наш понятен,

      и зряшны резоны цветистые:

      за грязные руки он мне неприятен,

      а я ему мерзок – за чистые.

      Чепуху и ахинею

      сочиняя на ходу,

      я от радости пьянею —

      я на выпивку иду.

      Безжалостно двуногое создание,

      и если изнутри, не напоказ

      в душе у нас родится сострадание —

      то кто-то им одаривает нас.

      Со склона круче понесло,

      теперь нужны и ум, и чувства,

      поскольку старость – ремесло

      с изрядной порцией искусства.

      У жизни остаются наслаждения:

      ещё перо в чернила я макаю,

      и праздные леплю свои суждения,

      и слабостям посильно потакаю.

      Мы вместе пили, спорили, курили,

      и в радости встречались, и в печали…

      Недообщались, недоговорили

      и просто мало рядом помолчали.

      Укрыть себя, прильнуть и слиться,

      деля душевность и уют, —

      как мы везде хотим! Но лица

      нас беспощадно выдают.

      Увы, когда покинула потенция,

      её не заменяет элоквенция.

      Когда бы вдруг вернуть я смог

      то, что терял или пропил,

      то царской выделки чертог

      я б даже с мебелью купил.

      Есть мысли – очень часто из известных,

      несущие заметные следы,

      настолько отпечатались на текстах

      их авторов чугунные зады.

      Мне кажется, в устройство мироздания,

      где многому Творец расчислил норму,

      заранее заложены страдания,

      а время в них меняет вид и форму.

      Повеял тёмным и нездешним

      летучий шёпот мысли грешной,

      но дуновением не внешним,

      а из душевной тьмы кромешной.

      В повадке, мимике и жесте,

      а также в умственной наличности

      всегда есть сведенья о месте,

      где место этой милой личности.