Грани русского символизма: В. Соловьев и Ф. Сологуб. В. А. Мескин
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Грани русского символизма: В. Соловьев и Ф. Сологуб - В. А. Мескин страница 22

СКАЧАТЬ style="font-size:15px;">      Об исторической судьбе "религии отцов", о восточных угрозах христианской Европе В.Соловьев впервые задумался еще в возрасте 12 – 13 лет. В девятнадцать лет он в одиночку ставит диагноз мировой религии: ложь жизни затемнила "истинное христианство", поэтому "в настоящее время одинаково трудно понять истину в христианстве, как и дойти до истины прямо самому"[115]. В двадцать три года молодой теолог критически анализирует христианские догматы и – задумывается о "вселенской религии". В ранней эссеистической работе "Sophie" он делает наброски ее основополагающих принципов. Не сомневаясь в истинности христианства, молодой человек в то же время предполагает благо "синтеза всех религий"[116]. Соединение всего лучшего, что есть во всех религиях, должно, по его мнению, исключить "их узость… их эгоизм и их ненависть". Все верования прошлого и настоящего мыслитель представлял ветвями одного древа, тянущегося к единому Всевышнему[117]. В "Sophie" есть такие рассуждения: "Вселенская религия есть плод великого дерева… Ты должен знать еще, что те же корни произвели еще другие побеги… Все эти деревья приносят те же плоды…"[118]. В записках не для печати В.Соловьев называет свою работу созиданием "вечного завета". Бунтарь? Еретик? Но каждый философ бунтарь-еретик по определению, по дерзкому характеру своих амбиций, непременно связанных с попыткой раскрытия тайн Божьего замысла, смысла и цели сотворенного. Не удивительно то, что В.Соловьев подвергался со стороны сановных личностей гонениям за "искажение основ" писаний, церковных установок. Это было уделом многих именитых философов всех времен, от Сократа до Спинозы, до столпов классической философии, И.Канта, И.Фихте[119]. Быть другим, будучи уверенным, что только философствование освобождает человека и делает его "вполне человеком", он не мог. В своих устремлениях В.Соловьев был не еретиком, он скорее был утопистом, романтиком, мечтателем. Постигая эту личность, достаточно трудно, сохраняя исследовательскую непредвзятость, не попасть под ее обаяние.

      Иногда исследователи обвиняют В.Соловьева в идейных "метаниях", говорят о нем как о "великом путанике", что вряд ли справедливо. Это были не метания, а искренние искания, с неизбежными пробами, ошибками, корректировками своих прошлых взглядов. "Противоречивость… присуща ему, – справедливо писала З.Минц, – как «культурной личности» и «культурному типу»"[120]. В.Соловьев честно читал своих оппонентов, входил в поток чужого сознания, соизмеряя аргументы pro et contra. Больше внимания он, естественно, уделял contra, поскольку во все времена в науке, особенно в философии, без критики, без частичного или полного отрицания суждений предшественников не может утвердиться новое суждение. Не удивительно, что мыслитель так и не завершил стадии своей научной эволюции, и его система, теория познания, как справедливо отмечают многие авторы, осталась "недостроенной". Причины лежат не в обстоятельствах короткой жизни В.Соловьева и СКАЧАТЬ



<p>115</p>

Письмо Е.В. Романовой, 27 января 1872 года.

<p>116</p>

О своем сочинении на французском языке "Sophie", "малом по объему, но великом по значению", В.Соловьев пишет в письме к отцу из Парижа 1 мая 1876 года. Сначала он хотел издать это сочинение в либеральной Европе, вероятно, не надеясь на возможность издать его на родине. Позже В.Соловьев, по словам его племянника, Сергея Михайловича, "мудро" отказался от мысли напечатать этот трактат, боясь быть неверно понятым, хотя идеи "Sophie" щедро разбросаны во многих последующих соловьевских работах. Скандал вокруг оригинальных рассуждений молодого человека о космогонии, Софии, истории, вселенской религии мог бы разразиться нешуточный. Позже племянник, в чьих руках оказалась рукопись, опубликовал большие выдержки из этой работы со своими комментариями. Неполный черновик рукописи имеется в фондах В.Соловьева в ЦГАЛИ (Ф. 446, оп. 1, ед. хр. 19). Понимание "всего В.Соловьева", особенно его философии, вряд ли возможно без обращения к этому трактату. Современный исследователь А.Козырев называет эту статью "первичным бульоном", поскольку в ней зародились многие идеи, позже заложенные в основание многих философских работ ученого. А.Лосев говорил в этом смысле об "эмбриологии философского творчества Вл.Соловьева".

<p>117</p>

Идея религиозного синтеза не оставила В.Соловьева и позже. Уже в 1892 году он писал В.Розанову: "Исповедуемая мною религия Святого Духа шире и вместе с тем содержательнее всех отдельных религий: она не есть ни сумма, ни экстракт из них, как целый человек не есть ни сумма, ни экстракт своих отдельных органов…". В России одновременно с В.Соловьевым или чуть позже к идее "вселенской религии" пришла Е.Блаватская (1831 – 1891), теософ, новый гностик, проповедовавшая возможность постижения Бога посредством интуиции и откровений. В своей книге "Тайная доктрина" (1888) она говорит об "универсальной религии". Во всех религиях, по ее мнению, скрыта "единая Божественная сущность".

<p>118</p>

Соловьев С.М. Владимир Соловьев. Жизнь и творческая эволюция. М., 1997. С. 111.

<p>119</p>

Так, например, И.Кант в работе "Основы метафизической морали" (1784) с точки зрения христианской догматики еретически утверждал всеобъемлющий и независимый от каких-либо исторических факторов характер "закона чистой морали". Отсюда вытекало следующее. Мораль не есть следствие, она есть причина всего сущего, иначе говоря, Абсолют. Житейская мораль – это соединение чистой морали и чистой нравственности с компонентами иного происхождения, часто религиозного. Сам Спаситель рода человеческого, по мнению философа, подчинялся в своих деяниях чистой морали. Ее мера предопределяет ценность культовых концессий, благополучие, неблагополучие и продолжительность существования общества. Отсюда следует вывод: религия есть осознание долга, а ее институты, догматика, отправления – это нечто лишнее, декоративное.

<p>120</p>

Минц З. Владимир Соловьев – поэт // Минц З.Г. Поэтика русского символизма. СПб., 2004. С. 313.