Криптовалюта Лермонтов. Оганес Григорьевич Мартиросян
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Криптовалюта Лермонтов - Оганес Григорьевич Мартиросян страница 17

СКАЧАТЬ виноградного, возвращаюсь к теплу. …С каждым глотком густого тяжелого вина я пьянею, чувствую, как оно течет по жилам. Писать такие, как последняя, строки невозможно: они похожи на человека, вышедшего воевать обнаженным.Жизнь – раздевалка.Слова – песок, из которого я пытаюсь изготовить стекло, через которое можно было бы без искажений заглянуть внутрь. Я боюсь даже заглядывать к себе, не то что ступить: минное поле, сплошь изрытое воронками – тем, что осталось от прошлого.

      Есть люди, душа которых находится снаружи, а не внутри, принимая печали, а если есть, и радости на себя. Я ощущаю глаза улицей, по которой проходят ежедневно тысячи ног. Кожа трепещет, как зонт на ветру, порывается улететь; я выбираюсь, напрягая силы, выползаю на открытую поверхность, но снова поскальзываюсь, лечу, падаю, увязая в себе. Мне чертовски хочется выбраться, но нет сил, нет… Подождите: «Этого не может быть! Это выше сил! – кричал "вверх" (я шел один, в поле горели звезды)». Тем более это буду уже не я. Ад, вот чем называют индивидуальность.

      Ночь, демократия со множеством звезд, потому она ближе. Люди похожи на камни, осколки гор, позабывших величие; осколки с острыми краями, не подходящими, жесткими. Гениальность, пугало на огороде свободы, где произрастают разнообразные культуры… Общение – выхваченный взгляд, голос в привокзальной толпе. Исчезновение. Кажется, Трифонов определил человека, дал определение самого. В толпе каждый поодиночке. Попробуй сцепить руки… Письмо – соломинка, за которую я держусь, через которую хочу выпить море.

      …Включаю телевизор, перебираю каналы, но везде наталкиваюсь на одно. Сегодня мой день, думаю я, глядя на экран и видя себя. Но все равно не весело. Зевнув, я понимаю, что меня не могут показывать по телевизору, что меня не знают. Я выключаю его, ложусь, а в голове проскальзывает, что телевизор – зеркало, показывающее одиночество.

      Во сне я захожу на участок, где стоят старые дореволюционные дома в один, максимум – в два этажа. В них никто не живет, кроме бомжей и иногда – собак, которыми питаются первые, если они им встречаются. Дома, в основном без стекол, с разбитыми дверями, напоминая головы бывших людей, скалятся, изредка завывая от ветра. Штукатурка давно отвалилась от времени, обнажив красное гниющее мясо. Кирпич, каленый, николаевский, почерневший, сырой… Мне нехорошо, я иду дальше, выхожу на пустырь, встретив двух заросших мужиков, подозрительно поглядевших на меня; на пустыре валяются смятые «полторашки», упаковки от сухариков, чипсов и много другого. Зябко. Поэтому я нахожу несколько гнилых досок, складываю над грязной газетой и, поискав спички, решаю все-таки поджечь. …Так разгорается костер, зачатый не с первого раза. Вдали тяжело, неуклюже бредут облака. "Здесь им больше нечего ловить", – выдыхаю я, садясь к костру, вытягивая холодные руки…

      После куда-то иду, пейзажи меняются, людей нет, но звучит голос.

      – Оганес, что ты делаешь?

      – Рассказ размером в десять килобит…

      – Ты согласен, что в повествовании больше свободы, чем в стихах?

      – Да, но там, СКАЧАТЬ