Римский крест. Андрей Корольков

Чтение книги онлайн.

      Тем не менее, представления, которые я здесь называю заблуждениями, безраздельно господствуют в нашей христианской культуре на протяжении двух, без малого, тысяч лет.

      Проблема, таким образом, не блещет новизной. Всё, что я мог бы поставить себе в заслугу – это известная настойчивость и скрупулёзность.

      Говоря о христианской культуре, я имею в виду всего лишь два обстоятельства: обе статьи посвящены анализу канонических текстов Нового Завета, и я практически нигде не выхожу за пределы этих текстов.

      Однако у частных и конкретных заблуждений всё-таки должна же быть некая общая причина.

      С чьей-то лёгкой руки человеку разумному издавна приписывают стремление к истине. Правда, люди, настроенные более или менее скептически, говорят только о любопытстве, однако опыт подсказывает, что и то и другое свойственно людям не в полной мере и далеко не всем.

      Но если не стремление к истине и не любопытство, то единственным и по-настоящему универсальным стремлением, свойственным нашему виду, остаётся стремление к комфорту.

      С одной стороны (и – на первый взгляд), в этом стремлении нет ничего человеческого: этим стремлением одержима вообще вся живая природа.

      С другой стороны, многочисленные примеры того, как люди не только весьма радикально пренебрегают комфортом, но и не менее радикально ищут как раз дискомфорта, указывают на то, что здесь налицо явное противоречие, и со стремлением к комфорту мы явно поспешили.

      Не будем расстраиваться. Скажем противоречию большое философское спасибо. Противоречие между стремлением к комфорту и, зачастую, бегством от него прекрасно разрешается в понятии комфорта психологического.

      Высшая форма психологического комфорта – комфорт убеждений. Ради этого последнего человек разумный способен на всё. Именно здесь следует искать истоки идеологического фанатизма вообще и религиозного фанатизма – в частности. Примеров первого более чем достаточно в первой половине ХХ, чтобы далеко не ходить, века; примеров второго более чем достаточно, в какую историческую даль ни пойди.

      Всякая пропаганда сильна тем, что делает человека счастливым. Независимо от того, в чём именно человек с некоторого момента не отдаёт себе отчёта, или, говоря более привычным языком, во что он вдруг начинает верить – в победу коммунизма, прогресс науки, в Бога вообще или только в то, что Иисус Христос был распят на кресте, – независимо от всего этого, годы и десятилетия, прожитые в заблуждении, он полагает самыми счастливыми в своей жизни.

      Чем грандиознее ложь, тем больше она приносит счастья; чем меньше – тем меньше. Но всегда, насколько бы ложными или фантастическими не были представления человека разумного о самом себе и об устройстве окружающего мира, он полагает, что всё это суть его собственные убеждения. А убеждения – это святое.

      Чтобы человек захотел или смог переквалифицировать свои убеждения в заблуждения, привести, таким образом, свои представления в соответствие с реальным положением вещей, нужна нешуточная мотивация и нешуточное усилие духа. Посторонняя помощь действенна здесь едва ли не менее всего, поскольку расценивается как посягательство на святая святых, на веру (в связи с этим – чуть ли не на самого Бога), на право иметь собственное мнение и т.д., и т. п. Кроме того, если человек полагает свои представления истинными, ваши аргументы в пользу отказа от ложных представлений на него не действуют: он даже не против отказа от ложных представлений, но к нему-то ваши аргументы какое имеют отношение?

      Если же вы окажетесь достаточно скрупулёзны и настойчивы, станет только хуже.