Избранные статьи о литературе. Валентин Бобрецов

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ или двадцатом году я добился того, что, прочитав Брюсову одно из стихотворений, печатавшихся в «Лошадь как лошадь», я увидел, как лицо учителя просияло, он заставил меня перечесть это стихотворение («Есть страшный миг…») ещё раз и ещё. Потом крепко пожал мне руку и сказал: “По-настоящему хорошо. Завидно, что не я написал!” И, уже улыбаясь, добавил: “Может, поменяемся? Отдайте мне это, а я вам в обмен дам пяток моих новых?”»

      Наверное, стоит привести текст стихотворения, чтобы читатель сразу мог ознакомиться с предметом несостоявшегося обмена. Вот он:

      Есть страшный миг, когда, окончив ласку,

      Любовник вдруг измяк и валится ничком…

      И только сердце бьётся (колокол на Пасху)

      Да усталь ниже глаз синит карандашом.

      И складки сбитых простынь смотрят слишком грубо

      (Морщины лба всезнающего мудреца)…

      Напрасно женщина ещё шевелит губы

      (Заплаты красные измятого лица)!

      Как спичку на ветру, её прикрыв рукою,

      Она любовника вблизи грудей хранит,

      Но, как поэт над конченной, удавшейся строкою,

      Он знает только стыд,

      Счастливый краткий стыд!

      Ах! Этот жуткий миг придуман Богом Гневным;

      Его он пережил воскресною порой,

      Когда, насквозь вспотев, хотеньи[5] шестидневном,

      Он землю томную увидел под собой.

* * *

      Наконец-то опубликованные воспоминания Вадима Шершеневича «Великолепный очевидец»[6] (Московский рабочий, 1990) вызывают двойственное чувство: радуя отдельными – как бы тактическими – удачами, в целом скорее удручают. И дело не в футуристическо-имажинистской «новоречи», на которую то и дело срывается мемуарист. Эти не слишком доброкачественные языковые новообразования оказываются лишь дополнительной помехой. Главная же то ли беда, то ли вина «Очевидца» заключается в том, что он вознамерился написать воспоминания, каковые могли бы быть тотчас и опубликованы. Желание, вообще-то говоря, самое нормальное. Тем более и прецедент имелся: «Полутораглазый стрелец» Бенедикта Лившица, увидевший свет в 1933 году в Ленинграде. Но вот условия для реализации этого желания оказались малоподходящими – середина 30-х годов. И если, положим, Георгий Иванов в своих «Петербургских зимах» примерно в это же время, но в Париже, мог себе позволить вспоминать всё, что было (и даже то, чего не было, – по мнению его многочисленных оппонентов), то Вадиму Шершеневичу пришлось пойти на большие жертвы: с одной стороны, основательно проредить свою память, а с другой – многое из уцелевшего в ней перетолковать «в духе времени». И нет чтобы по старой футуристической привычке сбрасывать кого-нибудь с палубы «парохода современности» – напротив, порой кажется, что поэт, подобно баснословному Одиссею, самого себя норовит привязать покрепче к мачте этого «парохода». Причём – в отличие от античного героя – делает это самостоятельно, не прося помощи у своих не слишком-то и надёжных попутчиков.

      Надо СКАЧАТЬ